Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Ничего из этого в программе эксперимента, утвержденной главным инженером ЧАЭС Николаем Фоминым, сделано не было. Руководство станции и Министерство энергетики не приняло к сведению предупреждения о конструктивных «уязвимостях» реакторов РБМК при нештатных режимах работы ЧАЭС.
Провести эксперимент, подобный чернобыльскому, было предложено сперва руководству Курской АЭС (Чернобыльская станция была почти точной ее копией), находящейся в «атомном городке» Курчатов и считавшейся образцовой. Но главный инженер КуАЭС, начинавший работать в средмашевской системе еще на «Сороковке» при Курчатове и Славском, лауреат Сталинской и Ленинской премий, орденоносец Том Николаев категорически отказался от проведения его на станции, которую сам строил.
Том Петрович Николаев.
[Портал «История Росатома»]
И хотя при нем аварии, возможно, и не случилось бы благодаря ряду проведенных усовершенствований и дисциплине персонала, но курчатовцы, считая, что Николаев спас город от участи Припяти, воздвигли ему в полный рост памятник на центральной площади. А саму площадь переименовали в его честь. После Чернобыльской катастрофы Том Петрович немедленно поехал туда в качестве ликвидатора.
События трагической апрельской ночи 1986‐го до и после рокового нажатия кнопки «АЗ-5», казалось бы, известны до мелочей и описаны посекундно, но некая зловещая недосказанность до сих пор висит над произошедшим. Реактор неожиданно для работавшей смены пошел вразнос, и после нажатия аварийной кнопки прогремели два взрыва, снесшие многотонную крышку энергоблока и разрушившие активную зону.
Оставшиеся в живых свидетели говорили о некоем подземном гуле и головокружении, предшествовавшем катастрофе, но такие рассказы эксперты объяснили стрессовым помутнением сознания.
Да, была зафиксирована группировка американских спутников, висевшая в ту ночь над этим районом. Возможно, предметом их внимания была одна из самых больших советских загоризонтных РЛС «Дуга», работавшая на раннее предупреждение пусков МБР. Стоявшая в девяти километрах от ЧАЭС, она получала от нее электропитание по силовым кабелям и после взрыва оказалась в зоне отчуждения, то есть фактически выведена из строя.
За 15 секунд до взрыва был никем до сих пор не объясненный и не интерпретированный, но доподлинно зафиксированный приборами высокочастотный сейсмический всплеск в районе станции. Причем на поверхности земли.
Многое до сих пор «мутно» в этой истории. Но как бы то ни было, большая беда случилась. Отсутствие оперативной объективной информации сыграло злую шутку с многими припятцами, которые бегали на мостик, откуда АЭС была хорошо видна, чтобы посмотреть на эффектный пожар. Другие в день аварии загорали на крышах домов и на речке возле станции… Сильно повезло, что основное облако радиоактивного выброса прошло в ста метрах от крайнего здания города, иначе эвакуировать уже было бы мало кого.
Разрушенный 4‐й блок ЧАЭС.
[Фото: Н.Н. Валицкий. Центральный архив корпорации «Росатом»]
О степени «понимания» серьезности аварии эксплуатационщиками станции свидетельствовали потом первые сотрудники Минэнерго, направленные в Чернобыль три дня спустя после аварии. Перед отлетом они видели приказ тогдашнего министра энергетики СССР А.И. Майорца, по которому к 6 мая на ЧАЭС должны были запустить остановленные первый, второй и третий блоки, а к 19 мая… полностью ликвидировать последствия аварии на четвертом блоке и начать на нем вырабатывать электроэнергию!
Убийственно точной была реплика Славского, когда он позже непосредственно побывал на площадке ЧАЭС и ознакомился с выводами Госкомиссии о причинах аварии: «Дурьё на месте, дурьё в министерстве!»
При этом специалистов Минсредмаш поначалу и не думали привлекать – дескать, разберемся сами. От МСМ в первые дни присутствовал лишь один атомщик – замминистра Александр Мешков, да и того быстро выпроводили обратно в Москву. Прибывший с первой правительственной комиссией академик Легасов работал активно и самоотверженно, но он мало что мог сделать и подсказать по технологии ликвидации аварии, ибо не был, как уже сказано, специалистом. Несомненной заслугой Валерия Алексеевича, впрочем, стало то, что он настоял на полной эвакуации городка энергетиков и близлежащих поселений.
Жителей Припяти местное радио оповестило о начале эвакуации лишь через 36 часов после взрыва 4-го энергоблока. Остальные граждане СССР узнавали о произошедшем на Чернобыльской атомной станции по «частям» и в весьма завуалированной форме.
Сперва 29 апреля 1986 года программа «Время» глухо сообщила в самом конце выпуска про аварию ЧАЭС – в серии третьестепенных новостей, а газета «Правда» напечатала крохотную заметку в «подвале» второй полосы. Лишь к 14 мая начали публиковаться материалы, в которых вырисовывался истинный масштаб трагедии.
В мировые энциклопедии позже вошли сухие цифры итогов аварии на ЧАЭС. Общий объем выбросов радиоактивных веществ в окружающую среду составил 380 млн кюри (около 400 Хиросим), облучение распространилось на 200 тысяч квадратных километров. Облако радионуклидов цезия, йода и других веществ накрыло большую часть Европы, долетело до Флориды. Сильнее других пострадали Украина, Белоруссия и Россия. Было эвакуировано более 404 тысяч человек из 179 населенных пунктов. Всего же радиоактивному воздействию подверглись 8,4 млн человек, из них 2 млн детей. 30‐километровая зона отчуждения вокруг АЭС, включающая города Припять и Чернобыль, станет полностью безопасной лишь через 20 тысяч лет. «На местности» же эти цифры вылились в драмы и трагедии конкретных людей – хватанувших большие «дозы», вынужденных бросить свои дома и квартиры со всем, что в них было.
Происходившее в ближайшие после аварии дни и месяцы описано в документальных и художественных книгах, талантливых пьесах – таких как «Саркофаг» Владимира Губарева, и до сих пор поражает трагическим сгустком безмерного героизма, находчивости одних, глупости, малодушия других.
Уже 9 мая, когда масштаб катастрофы стал ясен и в Кремле и в Киеве, министр здравоохранения УССР Анатолий Романенко по радио на голубом глазу сообщил киевлянам: «Уровень радиации соответствует нормам и отечественным, и международным». Ранее, дабы пресечь поднявшуюся панику, людей вывели с детьми на первомайскую демонстрацию. В это время из проходивших через Киев поездов на перрон никого не выпускали, а составы потом долго и тщательно мыли. Народ позже откликнется на всю эту ситуацию саркастическим двустишием:
Спасибо партии родной за доброту, за ласку
За мирный атом в каждый дом, за сто рентген на Пасху.
«Для моего отца, как и для всех других главных атомщиков страны, эта авария стала личной трагедией, – говорит Петр Анатольевич Александров. – Любой здравомыслящий человек, даже не водитель знает, что на большой скорости нельзя резко поворачивать руль – машина перевернется. Так и случилось в Чернобыле. После Чернобыльской аварии туда «для объективности» прислали сперва разбираться людей, которые были как бы «в стороне» – академиков Легасова, Велихова, а от правительства – зампредсовмина Льва Воронина».
Игорь Аркадьевич Беляев, другие руководители во главе с Ефимом Павловичем Славским перед началом работ по возведению «Укрытия».
[Фото: Н.Н. Валицкий. Центральный
