Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Стоит отметить, что никогда позже в разговорах, в том числе во времена хрущёвского «разоблачения культа личности» и на склоне лет, Ефим Павлович не высказывал какого-либо ярко окрашенного отношения к личности Сталина. Не хулил задним числом, но и не восторгался. Думается, что это не только от многолетней привычки держать язык за зубами, но и просто – по природной корректности в таких вопросах. Славский, достигнув уже немалых служебных высот в сталинское время, по всей видимости, не считал себя «сталинским соколом». И «Артиллеристы, Сталин дал приказ» не была его застольной задушевной песней. Однако спокойное уважение к этой фигуре у него сохранялось всегда, не колеблясь от перемен в верхах. Сам ли он шел, или судьба вела его по какой-то «главной линии» жизни, но политические хитросплетения, интриги никогда его не волновали.
Если прибегнуть к избитой метафоре, то можно сказать, что Славский был всегда «на коне», где бы ни оказывался. Но в 1920‐х годах этот фразеологизм являлся его образом жизни – без всяких кавычек. «Кстати, сам я на политучебу в горком партии через Москву тоже в седле гарцевал. Тогда столица поменьше была», – вспоминал Ефим Павлович. Можно представить, как молодцеватый кавалерист в будёновке и новой шинели с только что введенными нашивками – синими с черным кантом с тремя полковничьими «шпалами», с поблескивающей на солнце латунью ножен казачьей шашки, «гарцевал» по Тверской до Большой Дмитровки, где располагался тогда московский горком РКП(б).
Поначалу приходилось успокаивать коня, фыркающего от бензина таксомоторов, косящего глазом на лихачей-извозчиков и вздрагивавшего от трамвайных звонков. Наверняка лихому будённовцу отдавали честь милиционеры-регулировщики на перекрестках, улыбались проходящие девушки. Отдавал честь, улыбался и Ефим. На «романы» времени не оставалось – увольнения «в город» в кавбригаде случались нечасто и ненадолго. Да и не было у него там пока знакомых…
Политучеба казалась необременительной и полезной. Лекторы, которые вели занятия в горкоме, были партийными интеллигентами – умными и начитанными. Кроме объяснения политики и планов партии, азов марксизма, диалектики слушатели-комиссары узнавали много о других странах, об истории, науке и технике.
С этих занятий зародилась в Ефиме мысль о продолжении учебы. Три класса церковно-приходской становились явно «тесноватыми» для командира Красной Армии. Смотря на то, как отстраивалась после разрухи и развивалась страна, он иногда невзначай задумывался и о другом, «невоенном» продолжении судьбы.
Иосиф Виссарионович Сталин во время парада. [Из открытых источников]
Особой бригаде, как полагалось тогда, были назначены «пролетарские шефы полков»: фабрика «Трехгорная мануфактура», «Ливерс», «Большевик», заводы «Борец», «Пролетарский труд», а также редакция газеты «Правда». Заводчане помогали материально, а «правдинцы» вели «культурно-просветительную работу в частях бригады». Общение с этими «шефами», безусловно, расширяло «горизонт» комиссара Славского. «Хотя был я уже полковником, а образование мое оставляло желать большего, помните, образован я был всего на три класса сельской школы. Тогда красноармейцев процентов восемьдесят вообще было неграмотных. И начал я образовываться», – вспоминал Ефим Павлович.
Внутрипартийная политическая ситуация тогда складывалась непростая. Бывший не столь давно командующим фронтом, в составе которого сражался и Славский на Украине, герой революции Антонов-Овсеенко, возглавлявший до января 1924‐го Политуправление РВС республики (ПУР), выступил против «сталинского блока», активно поддержал Троцкого. Циркуляром ПУР № 200 от 24 декабря 1923‐го он предписывал политработникам взять за основу «Новый курс» Троцкого. Когда Политбюро потребовало отменить циркуляр, Антонов-Овсеенко пригрозил фактически военным мятежом, декретировав в письме, что «если тронут Троцкого, то вся Красная Армия встанет на защиту советского Карно» и сможет «призвать к порядку зарвавшихся вождей».
Нелегко было боевому комиссару Славскому, как и другим командирам среднего звена, ориентироваться в этих партийных столкновениях. А потому считал за лучшее полагаться на Будённого и Фрунзе – кавалеристы не обманут!
Пришлось Ефиму в это время включиться и в «литературный процесс». Будённый в своей книге воспоминаний приводит интересный факт коллективного «разбора» командирами и комиссарами Особой кавбригады опубликованных накануне новелл из книги Исаака Бабеля «Конармия».
Как известно, Бабель под псевдонимом Семён Лютов работал редактором фронтовой газеты в Польском походе 1-й Конной. Квинтэссенцией его ужаса от наблюдаемого и описанного потом в сборнике можно считать строчку из рассказа «Берестечко»: «Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись».
Прочтя «Конармию», Семён Михайлович обозвал автора «дегенератом от литературы» и, по легенде, порывался сперва лично найти и зарубить «писателишку», от чего его отговорил Максим Горький. В своих воспоминаниях Будённый уже как бы отстранённо (Бабель был давно расстрелян) описывает негодование конармейцев напечатанным «пасквилем».
«Вот один из документов тех лет, – пишет бывший командарм, – «Протокол № 1 общего собрания командного и политического состава l-й Особой кавалерийской бригады от 4 января 1925 г. Москва. Ходынка». «Повестка дня: «Взгляды комполитсостава l-й Особой кавбригады на рассказы гр. Бабеля, опубликованные в третьей книжке (апрель – май 1924 г.) журнала «Красная новь» из книги «Конармия».
Слушали: доклады тт. Галиева, Славского. (курсив мой. – А.С.) Выступили: тт. Черкасов, Соколов, Медведев и другие. Как докладчики, так и выступающие единодушно отмечали, что рассказы Бабеля о Конармии – это пасквиль на 1‐ю Конную армию. В рассказах нет ни одного положительного бойца или командира, которому бы подражали другие. Бабель, взявшись писать о Конармии, не мог, не имел права умолчать о том, что эта армия – армия революции, ее бойцы – верные сыны Советской Республики, им дороги свобода и независимость, и поэтому они решительно громили врага» [42. С. 399].
Так, по воспоминаниям Будённого, комиссар Славский поучаствовал в критике Бабеля, которую позже назовут «травлей». Для кого-то это, наверное, станет «тёмным пятном» на его биографии. Впрочем, Ефим Павлович был не из тех, кто приспосабливался к мнению начальства. Значит, и на том собрании, ругая писателя, говорил то, что думал. Для бывших будённовцев Конармия была не литературой, а их жизнью…
Комиссар Ефим Славский. 1926 г.
[Семейный архив Славских]
Летом 1927 года состоялись большие маневры РККА на Кавказе, в которых приняла участие и Особая бригада. Конным маршем кавалеристы вышли из Тифлиса, прошли через Сурамский перевал. Фоном этих маневров стала так называемая «военная тревога двадцать седьмого»: 27 мая того года правительство Великобритании разорвало дипломатические и торговые отношения с СССР. Беспокойно было на границе с Польшей, на Дальнем Востоке. Маневры на Кавказе в этом контексте преследовали демонстративную цель «охладить пыл» затаившегося в горных аулах бандподполья, от которого ожидали возможных выступлений по наущению британско-турецких «засланцев».
