Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
Эту сенсационную версию обнародовал меньшевистский «Социалистический вестник» в двух номерах от 22 декабря 1936 года и 17 января 1937‐го: Кирова убила не «старая» оппозиция, а «новая», из числа сталинистов-консерваторов. Именно они и внушили вождю, что подлинные заговорщики – троцкисты, зиновьевцы и каменевцы. Автор материала, «старый большевик», прямо не обвинил дуэт в убийстве, но намекнул весьма прозрачно: «…в декабрьские… дни 1934 года у нас как-то внезапно вырос интерес к делу об убийстве Столыпина, с которым в деле об убийстве Кирова имеется очень много общих черточек». Между тем Столыпина убил «одиночка», связанный с охранкой, не по приказу царя, а по внушению консервативной части царского окружения. Гибель Кирова оказалась финалом аналогичной «борьбы за влияние» на царя советского – Сталина.
Обложка журнала «Социалистический вестник». [Из открытых источников]
В отличие от прямого навешивания ярлыков на зиновьевскую оппозицию, данное объяснение политического кризиса в СССР выглядело более правдоподобным. Оно вызывало доверие, особенно после разгадки личности «старого большевика» – Н.И. Бухарина. В апреле 1936‐го он в Париже общался с Б.И. Николаевским, который по мотивам бесед с «любимцем партии» и написал для «Социалистического вестника» очерк о нравах в кремлевском закулисье. А материал автор подал так, чтобы знающие люди сразу вычислили, кто послужил источником информации.
Однако на встречах двух старых знакомых присутствовала жена Бухарина А.М. Ларина, и она в воспоминаниях опровергла, что муж говорил гостю что-либо настолько конфиденциальное. Более того, Анна Михайловна не исключала, что Николаевский умышленно подставил Бухарина накануне февральского 1937 года пленума ЦК, одобрившего арест Николая Ивановича. Причем не по собственной инициативе, а по наводке НКВД. Из Москвы же поступил и нужный материал.
И как все совпало! Командировку Бухарину в Европу под предлогом покупки архива Маркса организовала то же Москва. Впрочем, приобрести архив не получилось, а Бухарина срочно отозвали на родину вскоре после того, как он переговорил с Николаевским без свидетелей – кого-либо из членов делегации или сотрудников советского посольства… Неужели за сенсацией в эмигрантской печати – что Кирова убила одна из фракций сталинистов – стоял сам Сталин?
Интересно, что спустя более полувека концепцию переосмыслил Ю.В. Емельянов: «Организаторы убийства Кирова стремились дестабилизировать политическую обстановку в стране и вывести из равновесия Сталина…», побудив на «импульсивные шаги», на основе которых развертывались массовые политические репрессии. Они думали повторить прецедент покушения на Ленина в 1918 году, после чего «необыкновенно усилилась власть ВЧК». Теперь тот же эффект ожидался по отношению к новому карательному органу – НКВД.
Так, по мнению историка, проявила себя новая сталинская оппозиция, возглавляемая не Кагановичем с Ежовым (не годились они на роль кукловодов), а секретарем ЦИК СССР А.С. Енукидзе и примкнувшим к нему наркомом Г.Г. Ягодой. Заговор метил в Молотова, считавшегося «главным проводником неумеренно жесткой линии и защитником «перегибщиков». А Кировым пожертвовали, чтобы НКВД приобрело полномочия, необходимые для навязывания Сталину иной линии, отличной от молотовской… Заговор этот провалился. Енукидзе пал весной 1935 года, Ягода – осенью 1936‐го. Молотов устоял, но отныне с оппонентами, реальными или потенциальными, не церемонились…[2]
Любопытно, что обе трактовки о «борьбе за влияние на Сталина» подразумевают, что советским вождем, как флюгером, легко манипулировать. Если первый советник при Сталине – «миротворец» Киров, то Сталин – за ослабление террора; если амбициозные аппаратчики Каганович, Ежов или Енукидзе – то, наоборот, за усиление. Своей четкой позиции по данному, краеугольному вопросу лидер страны не имеет? А с другой стороны: очень удобная для Сталина маска, снимающая часть ответственности за Большой террор…
У версии «одиночка» всего два посыла: Николаев либо обиженный на ЦК член партии, либо обманутый муж. На первый всегда поглядывали косо, несмотря на то что сбежавший из СССР комиссар госбезопасности Г.С. Люшков, участвовавший в расследовании убийства Кирова, признал в интервью японской газете «Ёмиури симбун» в июле 1938 года, что Николаев – «ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы стать историческим героем. Это явствует из его дневника».
Кроме того, все особые комиссии под председательством В.М. Молотова (1957), Н.М. Шверника (1961), А.Я. Пельше (1967), сформированные Хрущевым, и специальная проверка прокуратурой и КГБ СССР в 1988–1990 годах в конце концов констатировали одно и то же: «Террористический акт… подготовлен и осуществлен одним Николаевым».
Тем не менее «амурная» история со дня сообщения академика Павлова не теряла актуальности. Её подтвердил, правда, полвека спустя П.А. Судоплатов, который «от своей жены, которая в 1933–1935 годах работала в НКВД в секретном политическом отделе, занимавшемся вопросами идеологии и культуры… узнал, что Сергей Миронович очень любил женщин, и у него было много любовниц как в Большом театре, так и в Ленинградском…
Мильда Драуле прислуживала на некоторых кировских вечеринках. Эта молодая привлекательная женщина… была одной из его «подружек»… Мильда собиралась подать на развод, и ревнивый супруг убил «соперника»… Материалы, показывающие особые отношения между Мильдой Драуле и Кировым… содержались в оперативных донесениях осведомителей НКВД из ленинградского балета…»[3].
Впрочем, материалы, упомянутые Судоплатовым, похоже, в архивах ФСБ отсутствуют, раз до сих пор не опубликованы даже в отрывках. Звездный час данная трактовка пережила на рубеже веков, когда историки обратили внимание на документ, в котором зафиксировано время первого допроса М.П. Драуле 1 декабря: 16–45. Жена Николаева находилась в Смольном в момент гибели Кирова! Тут же хранившиеся в кировском музее кепку и брюки отправили на экспертизу. А та показала: на брюках есть «пятно», а в кепке – отверстие, да такое, какое не могло образоваться, если Киров шел в ней по коридору…
Если бы не заявление бывшего замначальника ленинградского угрозыска П.П. Громова от 17 марта 1956 года, версия «обманутого мужа» вполне могла стать основной. Но Громов сообщил, что «вечером 1 декабря 1934 года… вместе с Красношеевым я направился на квартиру Николаева, где застал его жену…». Направился с Красношеевым И.И (начальником ЛУР) после вызова в Смольный, доставки Николаева в управление НКВД и визита на квартиру матери убийцы… Этот «рапорт» сразу прояснил породившую недоумение странность в протоколе допроса Драуле: тот закончился в 19–10, а текста в нём – всего на лист. Неужели с ней «беседовали» так долго, два с половиной часа? Нет, не долго, менее получаса, ибо перед нами заурядная оплошность того, кто сидел за печатной машинкой. Он
