Агнес - Хавьер Пенья

Вы это серьезно? Кэти, как ни в чем не бывало, прямо посреди шоссе уселась слушать музыку? А какова была вероятность, что батарейки сядут как раз в нужный момент?

Ты, наверное, просто ничего не знаешь о батарейках, на которых работала та хренотень; удивительным было как раз не то, что батарейки садились, а то, что гаджеты в принципе на них худо-бедно работали.

В таком случае расскажите, что произошло, когда сели батарейки.

Когда Кэти услышала рев грузовика, тот едва ее не сбил. Она запрыгнула на капот «фиата-панды», только жизнь ей спас не прыжок, а реакция водителя: он резко выкрутил руль, выписав зигзаг, и смог нас объехать; машина, несмотря на свой вес, качнулась, все три оси на несколько секунд оторвались от дорожного полотна и застыли в странном равновесии, паря в воздухе, я уж подумал, что он вот-вот перевернется, но колеса все же опустились на асфальт, и грузовик поехал дальше. Водитель загудел во всю мочь и осыпал нас проклятиями, опустив стекло. Хорошо еще, что не вылез из кабины нам накостылять, чего я опасался в первую очередь. Ведь у него для этого имелись все основания.

И она вам это простила?

Простила? А что она должна была мне прощать?

Что вы чуть ее не угробили, разве этого мало?

Да она понятия не имела, как долго я там стоял. Когда она на меня взглянула, ни на одном из нас лица не было, так что никому и в голову не пришло заговорить о том, следовало мне ее предупредить или же нет. Наоборот, это я бросился к Кэти и принялся отчитывать за то, что посреди дороги ей вздумалось любоваться колесом, да еще ночью и в наушниках. Она оправдывалась, что этот грузовик вообще был первым транспортным средством, которое появилось на дороге с той минуты, как я ушел. По этому шоссе вообще почти никто не ездил. Водилы предпочитают перемещаться из Вероны в Милан по платному автобану, а мы решили, что платить не хотим. Не забывай, денег у нас было в обрез. Она ничего не сказала мне по поводу запаха пива, а я ни словом не обмолвился относительно того, что шинный завод как-то подозрительно отдалился. Через несколько минут подкатил-таки чувак на эвакуаторе, который, здесь я угадал, слушал радиотрансляцию матча «Болонья» — «Интер». Зеедорф забил в дополнительное время, «Болонья» выиграла два — ноль.

И той ночью я и вправду занимался с ней любовью в салоне «фиата-панды» на парковке аэропорта Мальпенса…

Мы занимались любовью как ни в чем не бывало, как будто ничего и не произошло, как будто я не лелеял желание, чтобы супруга моя отдала богу душу через неделю после нашего бракосочетания.

Но все было разбито.

Разбито вдрызг. Безвозвратно.

Вы что, не понимаете, что, если эта история войдет в вашу биографию, вы предстанете чудовищем?

Почему это? Что, никто до меня никогда не испытывал желания, чтобы с кем-то случилась беда? Такого маленького, не поддающегося контролю желания, такой легкой жажды несчастья. Это случается сплошь и рядом, и гораздо чаще, чем ты думаешь, быть может, не со всеми, но с подавляющим большинством.

Со мной — никогда.

Вокруг меня, верно, скопилось столько самых разных несчастий, что я отчасти потерял к ним чувствительность. Как бы то ни было, я ведь говорю совсем не о том, чтобы кому-нибудь размозжить голову, не о том, чтобы столкнуть кого-нибудь в пропасть, ни о чем подобном, я говорю только о том, чтобы просто позволить чему-то свершиться. В таком случае просто жертвуешь ролью героя, спасающего жену от неминуемой гибели, и смиренно предстаешь в роли злодея.

И что сталось с Кэти? Что последовало за вашим возвращением из Венеции, когда все оказалось разбито?

Мы протянули еще два года, прежде чем развестись. Два долгих года во власти мелочной Кэти. Функционировали, как часы: обедали каждый день в одно и то же время, вели разговоры — она вела — на одни и те же темы, смотрели по телевизору одно и то же, встречались с одними и теми же ее подругами. Каждую ночь, без исключения, мы занимались сексом — я решительно отказываюсь говорить, что занимались мы любовью, по крайней мере, ко мне это не имело никакого отношения. Я начал превозносить менструацию как физиологический процесс, созданный природой исключительно для того, чтобы на четыре-пять дней освободить меня от выполнения супружеских обязательств. Те часы, что я проводил в университете, были временем, когда мне не приходилось видеть Кэти, так что я воспользовался сложившейся ситуацией, чтобы написать и защитить диссертацию, а затем занять место преподавателя на постоянной основе. А еще я написал книгу — единственную изданную под моим настоящим именем, в „ей я раскрыл тему развода в кино.

Не тратьте на нее силы: продажи были микроскопическими, все оставшиеся экземпляры я выкупил и устроил из них костер в саду. Никаких следов существования этой книги в интернете ты также не обнаружишь — я оплатил услуги лучшей команды специалистов по заметанию следов в Сети.

Должно быть, вы единственный писатель на свете, который испытывает наслаждение, сжигая собственную книгу.

Это была абсурдная книжонка, но вспоминаю я ее с теплым чувством.

Ну да, я вижу, что это за теплые чувства, надеюсь, вы никогда не проникнетесь теплыми чувствами ко мне.

У меня не было выхода. Оставь я хоть кончик ниточки, какой-нибудь проныра вроде тебя тотчас догадался бы, кто я такой.

И что бы тогда произошло? Что в этом такого страшного? Кем вы себя считаете? Джеком-потрошителем, что ли?

Ничего бы не произошло. Просто я дал себе слово ни когда больше не публиковать книги под своим именем. Никогда больше не позволить какому-то ничтожеству паразитировать на моем таланте, если таковой у меня имеется.

И вы этого добились.

Да, хотя моей заслуги в этом нет, ну ни на йоту, мой псевдоним — результат случайности, как и вся моя жизнь. Но разве в жизни не все так?

А что за ничтожество паразитировало на вашей книге о разводах?

До тебя, как я погляжу, все еще не доходит. Разумеется, Кэти. В соответствии с соглашением о расторжении брака ей принадлежит половина прав на ту книжонку. Мне было бы невыносимо видеть, как эта гарпия с СО-плеером и сумкой из мочалок заграбастает плод моих интеллектуальных усилий. К тому же дело отнюдь не в деньгах, весьма скромных кстати. Меня выводил из себя тот факт, что она вознамерилась узурпировать нечто, что является