Агнес - Хавьер Пенья

Когда паром наконец причаливает и шум внезапно затихает, слова Азии гремят над толпой:

— Я вовсе не собираюсь кончать жизнь самоубийством. И это никакая не генетика. Мы не сумасшедшие.

Сотрудник судоходной компании стоит на трапе, приглашая на посадку пассажиров, направляющихся в Римини.

— Ты ничего не понимаешь, — повторяет Азия.

Он подходит ее поцеловать, она позволяет ему это сделать.

— А ты? Какова твоя роль? Ты Тед Хьюз? — спрашивает его Азия, едва они разлепляют губы. — Помнишь, что тогда сказала та девушка? Не нужно спускать курок, чтобы стать убийцей.

Человек, которому предстоит стать Луисом Форетом, смотрит, как она поднимается на паром: с той же вялой неторопливостью, с какой несколько дней назад появилась на парковке у Плитвицких озер.

На следующий день, пока за окном аудитории двое мужчин ныряют в Адриатическое море, человек, которому предстоит стать Луисом Форетом, пишет на бумажке:

У Азии имя части света.

Азия вся в шрамах, как театр балета Задара.

Азия бесстрастна; буквалистка.

19 мая.

На следующее утро фрагмент, ничуть не меньший, чем огроменные камни на римском форуме, фрагмент размером с саркофаг, подобный обломкам стен театра с балериной в трико, отделится от колокольни города Кампосанто под воздействием землетрясения магнитудой шесть баллов по шкале Рихтера и свалится на голову Азии. Ее найдут скрюченной, накрывшей своим телом сестру, благодаря чему та останется жива.

«Жизнь бесстрастной девушки», книга, увидевшая свет в 2015 году, стала четвертым романом Луиса Форета. Наибольший успех у критиков, наименьший объем продаж.

Отрывок из дневника Агнес Романи

Сантьяго-де-Компостела, январь 2020 года

Звон упавшей монетки, сигнал мобильника, достигает моих ушей в душе, как раз в тот момент, когда я намыливаю голову. Я в очередной раз дерзнула спросить Луиса Форета о его возрасте: если Азия согласилась с ним спать, он, вероятно, моложе, чем я себе представляла? К тому же меня опять удивило, что в романе, где фигурирует Азия, секс он решил опустить: на страницах книги эта тема редуцирована до такой степени, что сведена к контрсуицидальному выступлению, прекрасному, слов нет, но несколько морализаторскому. Меня это тем более изумляет после более чем откровенных сексуальных сцен в его первом романе «Девушка начал». В более поздних творениях Форета секса почти нет, за исключением нескольких небольших фрагментов: как будто что-то произошло, какой-то то ли облом, то ли разрыв, причина чего мне неизвестна.

За первой монеткой звякает вторая. Вся жизнь моя свелась к последовательности падений монет.

Подобно колодцу желаний, я полна денег, истратить которые никому не под силу.

«Что мне больше всего нравится в тебе, Агнес, так это что ты ничуть не боишься обнаружить собственное неведение», — пишет он.

Что лично мне больше всего нравится в самой себе, так это грудь и глаза. В эту минуту, когда я стою перед зеркалом голой и оглядываю себя с ног до головы, не остается и тени сомнения в том, что же мне больше всего в себе нравится. Даже при том, что трещинка на зеркале лишает мое тело симметрии.

Обертываю волосы полотенцем. Рука у меня влажная, и это затрудняет набор текста на телефоне. Не знаю, что делать с прической. Мои щипцы для волос приказали долго жить: перегорели, когда я забыла их выключить, оставив под напряжением на всю ночь.

«Я только что из душа, — пишу в ответ, — и не могу быть многословной. Вы любите мне лекции читать — не хочу лишать вас этого удовольствия. Скажите же то, чего я не знаю».

С Луисом Форетом я достигла соглашения: я напишу его биографию, мы оба поставим на ней свои подписи, на обложке мое имя будет набрано тем же шрифтом, что и его, однако все имеет свою цену. Цену звякающих монеток, которые падают слишком часто и начинают выводить меня из равновесия.

«Ты не знаешь так много всякого разного, что перечислить это все просто невозможно. И, позволь мне заметить, возраст — твоя идея фикс. Придется просить у твоего биографа, если, конечно, он у тебя когда-нибудь будет, как следует покопаться в истоках этой навязчивой идеи».

Собираю волосы в хвост, делаю добрый глоток «Гленфидика». Стакан я взяла с собой в ванную, чтобы отпраздновать возвращение горячей воды. Обогреватель работает из рук вон, а может, даже не обогреватель, а регулятор баллона с газом, тот чертов металлический колпачок, который, кажется, никогда толком не вставал на место, или оранжевый шланг, изношенный не меньше, чем тонкий кишечник походника с рюкзаком, ведущего самую что ни на есть расхристанную жизнь: рано или поздно в один прекрасный момент эта кишка лопнет и вся квартира взлетит на воздух или же я надышусь газом и умру во сне. Но пока самого страшного не произошло и дни, когда в моем распоряжении есть горячая вода, вполне достойны того, чтобы их праздновать.

Пропустив глоток, полощу рот специальной жидкостью. Сегодня мне просто необходимо выпить, потому что я записалась в класс танго, занятия по вторникам и четвергам с восьми до десяти вечера. Если не выпить, мне будет слишком стыдно танцевать на глазах у всей этой неординарной публики, такой, например, как тот мужчинка с брекетами и писклявым голосом, что жаждет со мной переспать. Не то чтобы он прямо мне об этом сказал, однако это видно невооруженным взглядом, и хотя он мне и не нравится, все равно очень вероятно, что тем дело и кончится; даже не знаю, почему я так делаю, почему трахаюсь с мужиками, которые мне не нравятся, уступая их настойчивости, только чтоб отвязались. Именно так: я позволяю им на себя взгромоздиться, чтобы потом скинуть. С мужиками так не бывает, вообще никогда; мужикам годится любая, даже девочка, сплошь покрытая шрамами и румянами.

«Видишь ли, какое тут дело, расскажу тебе, пожалуй, одну короткую историю, — пишет он. — Не то чтобы очень давно в одной из своих заграничных поездок я уронил мобильник в аквариум. О том, как мой телефон оказался в аквариуме, я расскажу, наверное, в другой раз. Но мне определенно нужен был другой аппарат, и я направил свои стопы в один из храмов торговли новыми технологиями — строгих и огромных, где все блещет лакированным деревом и где, подойдя к прилавку, даже и не знаешь, просить смартфон или фраппу-чино. Было утро вторника, в заведении —