Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

До вечера он рыскал верхом на аргамаке по лесу, с собаками гоняясь за зверем, а лишь наступала ночь, пировал он со своими вельможами на лесной полянке при свете пылавших костров.

И день за днем проходила его жизнь в охоте и пирах.

В одно светлое и ясное утро ранней осени, когда лес пожелтел и затуманился печалью, он увлекся охотой и свиту свою далеко оставил позади себя.

С болота, густо заросшего камышами, собаки подняли лань.

Птицей перелетела она кусты, выбежала в степь и понеслась.

Хан с собаками погнался за ней, но она быстро уходила, и пустил он в нее стрелу из лука.

Зашаталась лань и упала в высоком бурьяне, а хан, торжествуя победу, затрубил в звонкий серебряный рог, поскакал он к бурьяну, спрыгнул с аргамака, но лани нигде не нашел.

Вместо нее он увидел на колючем кусте пышную алую розу. Собаки стояли вокруг куста и злобно рычали.

— Где же лань? — промолвил хан и, проходя мимо куста, сорвал розу, но она выскользнула из его руки, и вдруг перед ним явилась красивая девушка, одетая в легкие шелковые одежды.

Изумился хан, а собаки перестали рычать и легли у ног девушки.

И, продолжая с изумлением смотреть на нее, Кайтаг воскликнул:

— Кто ты: живой ли человек, или чудное видение?

И услышал он, как тихо ответила красавица:

— Я — любовь твоя, я — невеста твоя, хан.

— Невеста?! — снова воскликнул он, не веря своим ушам. — Но я не знаю тебя! Скажи, кто ты, кто твои отец и мать?

И так же тихо отвечала она:

— Никогда не спрашивай об этом, хан.

И глянула она в глаза ему.

От этого взгляда душа его наполнилась такою радостью, какой раньше он не испытывал.

Взял он ее руку и сказал в восторге:

— Красавица, я не спрашиваю тебя о твоем имени, — я сам дам тебе его: Гюль[20]твое имя, потому что красива ты и нежна, как этот цветок.

Прискакала ханская свита, и Кайтаг, обращаясь к вельможам, сказал:

— Вот невеста моя! Прекрасная Гюль — невеста моя!

II

С молодой женой жил Кайтаг в великолепном, блиставшем роскошью дворце.

Был он счастлив и часто говорил жене:

— Гюль моя славная, Сам Бог тебя послал мне!

Она радостно улыбалась, брала серебряную лютню, играла на ней и пела нежным голосом про цветущие степи, про синее небо над ними, пела про море, солнце, звезды…

И хан умилялся душой, слушая ее песни. Но иногда беспокоила его мысль о том, что он до сих пор не знает, кто отец и мать его жены и как она из цветка превратилась в красивую девушку.

И однажды, когда она играла на лютне, он спросил ее об этом.

Она задрожала, побледнела, и лютня выпала у нее из рук.

— Никогда не спрашивай об этом, никогда, — умоляюще прошептала она.

И с этого дня чаще и чаще стала посещать печаль прекрасную Гюль…

И раз хан увидел слезы, дрожавшие на ее ресницах.

Он удивился и спросил ее, о чем она плачет.

Гюль молчала, тяжко вздыхая…

Потемнело лицо Кайтага, и вышел он в сад. Долго сидел под старым вязом, погруженный в тяжелую думу.

«Может быть, жена моя волшебница, поэтому и не говорит, кто ее родители», — думал он, и тоска закралась в его душу.

Сел он на аргамака и один, без свиты, поскакал в лес рассеять тоску.

На лесной опушке увидел он старуху-колдунью: стояла она, опершись на палку, и на него смотрела.

И, когда он мимо нее проезжал, она крикнула ему:

— Остановись, хан, послушай меня…

Сдержал он аргамака и спросил:

— Что скажешь, сестра шайтана?

И, усмехаясь, проговорила старуха:

— Причина печали твоей мне известна: ты не знаешь, кто отец и мать жены твоей.

— Ты правду говоришь, — промолвил Кайтаг.

А старуха продолжала:

— Слушай же. Завтра на охоте притворись мертвым, и, когда принесут тебя во дворец, ты узнаешь, кто ее родители…

Испытующе посмотрел хан на колдунью.

— Старуха, — сказал он, — если ты смеешься надо мной, я прикажу казнить тебя…

Но она замахала на него рукой.

— Молчи, молчи, — сказала она, — поезжай домой и сделай то, что я тебе говорила…

И он поскакал во дворец, а на другой день с утра отправился с вельможами на охоту.

В лесу он вымазал свое лицо кровью убитого зверя, приказал слугам отнести себя к жене и сказать ей, что зверь смертельно ранил его.

Слуги положили его на носилки из веток, отнесли во дворец и положили перед Гюль, стоявшей у раскрытого окна.

— Наш повелитель, раненый зверем, скончался, — сказали они и ушли…

Гюль мельком взглянула на хана, лежавшего неподвижно, тяжело вздохнула.

— Хан, — печально сказала она, — зачем ты послушался колдуньи? Зачем ты обманываешь меня?

Хан лежал по-прежнему, не шелохнувшись, и только чуть приоткрыл один глаз.

И видел он, как в отчаянии заломила Гюль руки над головой, и глаза ее были полны слез.

Рыдая, склонилась она над ним и прерывающимся голосом проговорила:

— Прощай, хан… прощай, моя любовь…

Потом подошла она к окну и протягивая руки к небу, вскричала:

— Солнце, мать моя, месяц — отец мой, и вы, звезды ясные, мои сестры милые, — возьмите меня к себе!

Открыл хан глаза и увидел, как белое облачко окутало Гюль туманом, и, когда оно рассеялось, жены в комнате не было, а на полу лежала только что сорванная алая роза.

Вскочил хан на ноги и закричал плачущим голосом:

— Гюль, Гюль, где ты?

Нагнулся, поднял розу, но она сразу вся осыпалась и лепестки ее в пыль превратились.

И горько заплакал хан…

III

В тоске и печали был хан, и вельможи не раз видели его с заплаканными глазами.

А время шло, с ним проходило и горе хана, а потом он совсем забыл о нем и женился на красивой девушке, дочери соседнего хана.

Любил ее Кайтаг, а когда родился у него сын-первенец, радости его и границ не было, и самым счастливым в мире человеком называл он себя.

Прошло еще три года.

В ханском саду цвели розы, сирень, птицы пели на старых ветвистых деревьях.

Утром хан встал с постели веселый, радость весь день не покидала его, а вечером, устав, гуляя по саду, лег он спать рано.

Он уже засыпал, и вдруг вспомнил Гюль, — тоска защемила его сердце, и пропал его сон.

И в памяти его воскресло то осеннее утро, когда он впервые увидел