Ромодановский шлях. Забытые победы - Даниил Сергеевич Калинин
- Хорошо! Хорошо… – одними губами шепнул Сорока.
Вдруг какой-то ремесленник в добротном кафтане вскочил на телегу.
- Братья! Постойте! Чего доброго ищете? Не кровь ведь лить нужно, а правды добиваться разумно…
- Царь немцев натравить хочет! Немцам-рейтарам простой люд не жалко! – впервые закричал Сорока. Еще не хватало, чтобы его труды пошли прахом из-за какого-то мастерового! Причем иеузит хорошо знал, что рейтарские полки давно уже из русского люда набираются, что наемники среди них раз два и обчелся… Многие об этом знали и в толпе – многие, но не все. А в этот час память отшибло и у тех, кто знал…
- Думаешь, согласится царь на прошение? – спросил Михаил, шагающий рядом с Ильей по пыльной летней дороге. После короткого боя в корчме товарищи-стрельцы нашли своих сослуживцев – Мишка вроде немного пришел в себя после прилетевшего в голову кистеня, и теперь весь приказ спешно следовал к Коломенскому.
- Да хоть бы и пошел государь-батюшка навстречу простому люду. Вон, в прошлый раз же отменили налог на соль? Отменили… И люди бунтуют не по дурости своей, а доведенные до отчаяния. Как же – подати серебром собирают, а медяки все отказываются принимать! Уж коли бояре о том не позаботились – так разве можно простой люд в том винить, что до царя челобитную всем городом несут?!
Миша согласно закивал – после чего с тоской заметил:
- Лишь бы не нашлось буйных голов, кто на стрельцов в бой полезет. Иначе кровь прольется – много крови!
Посеревший с лица Илья молча кивнул в ответ…
А между тем, в Коломенском рейтары встали на флангах стрелецких приказов, замерев в нерешительности – никто не давал команды стрелять или двигаться вперед. Замерли и стрельцы – но по багровым лицам их видно, что тем только нужен лишь малый повод, чтобы пустить в ход бердыши!
И тогда Сорока, следующий бочком вкруг толпы, решился. "Наблюдатель" польского короля и шпион иезуитов, он осторожно вытащил из-за пазухи небольшой колесцовый пистоль искусной итальянской выделки с очень коротким стволом. Последний пригоден бить лишь накоротке и подходит для скрытного ношения – иезуит использовал его для того, чтобы защитить себя при случае… Но сейчас, увидев разрыв в толпе черни, напирающей на стрельцов с дрекольем в руках, он быстро шмыгнул в нее – и, подобравшись всего на пяток шагов к ближнему стрельцу, спешно выпрямил руку.
Осталось только утопить спусковой крючок…
Выстрел!
И Сорока тут же подался назад, во всю глотку заорав:
- Стрельцы из пищалей палят, наших бьют! Бей царских прихвостней!
- Бей!!!
Шпион выстрелил слишком поспешно, и его пуля лишь царапнула руку стрельца, с расширившимся от гнева глазами рванувшего вслед за иезуитом – последний в ужасе шарахнулся назад… Но стрельцу преградили путь разгоряченные и не шибко думающие мужики. Взвилось дреколье над стрелецкой головой, тот поспешил ударить бердышом, не сколько рубанув, сколько порезав противника.
Но первая кровь пролилась – и стрельцы ринулись на толпу, а толпа ринулась на людей…
Пронзительный крик кого-то из голов резанул небо над головами дерущихся:
- Назад! Назад, дурни!
Голова видел в толпе знакомые лица и не желал людям зла. Но в ответ тотчас заорал Сорока:
- Вперед! Бей прихвостней боярских!
По сигналу головы, стрельцы из задних рядов служивых все же дали залп поверх голов дерущихся, надеясь утихомирить людей – но словно почуяв нерешительность, чернь стала напирать, давить цепочку стрельцов многотысячной массой…
"…Московские стрельцы не решительны — жалеют народ. Сначала стреляют поверх голов... "
И тут к Коломенскому подоспел еще один стрелецкий приказ – а вместе с ним и Разинков с Пешковым. Эти стрельцы в большинстве своем были вооружены пищалями (кроме немногочисленных ратников, присоединившихся к приказу с патрулирования улиц) – и видя уже начавшийся бой, голова отрывисто, резко закричал:
- Пищали к бою!
Несколько секунд спустя грянул густой залп… И на этот раз отчаянный вой увечных донес даже до самых буйных – стрельцы начали бить всерьез, начали убивать.
Всего один залп – но он решил исход боя. Обезумевшая от ярости толпа теперь обезумела от страха, и подалась назад под напором стрельцов, защищающих царские палаты в Коломенском. Люди бросились бежать в сторону Москвы-реки, давя друг друга и раненых…
Сорока бежал вместе со всеми, задыхаясь от страха – но ему везло. Он успел вырваться из теснин толпы прежде, чем со стороны Москвы подошел очередной стрелецкий приказ – а, завидев изготовивших пищали к бою ратников, успел прыгнуть наземь… А после бросился бежать впереди всех, умело уходя от встречи со стрельцами.
Вскоре Сорока отделился от основной толпы бегущих – и уже более спокойно добрался до постоялого двора на дороге, ведущей из Москвы к западным границам царства. Он заранее снял там жилье в расчете, что сумеет добраться из Коломенского на случай, если бунт все же случится… А уединившись, начал быстро строчить донесение все еще дрожащей рукой:
"…Чернь московская внимает всякому обману, государя не чтит, силою собрания может вынудить любого к уступке. Власти меж собой враждуют, один боярин не доверяет другому. Стрельцы колеблются, жалеют народ…".
Дождавшись темноты, Сорока облачился в добротный дорожный кафтан – и, не оглядываясь, зашагал к околичной дороге, где его уже ждал служка с парой лошадей. А за спиной иезуита умывался кровью и страхом огромный город – возмездие настигло бунтовщиков! Сотни были схвачены и приведены к дознанию – а десятки будут вскоре повешены… Или сосланы с клеймом «Б» на лбу или щеке.
Впрочем, царю так или иначе придется что-то менять и с медной деньгой… Но наказать бунтарей нужно так или иначе – в противном случае народ станет подниматься на бунт по любой маломальской причине без всякого уважения к царю!
"Русское государство слабо. Война пожирает казну, смятение очерняет умы. Ещё немного – и Москва сама падет от внутренних врагов, а не от меча польского или шведского…"
Сорока улыбался. Кто знает – возможно, именно его донесения приведут к поражению ненавистного Русского царства.
Глава 18.
25 декабря 1663-го года от Рождества Христова. Малороссия, левый берег Днепра. Казацкая крепость «Салтыкова Девица».
Славная была ночь! Славным было и утро... Когда народ потянулся на ночную Рождественскую службу, с неба повалил мягкий снег – крупными, медленно кружащимися в воздухе, и мягко касающимися лица хлопьями. Как
