Ромодановский шлях. Забытые победы - Даниил Сергеевич Калинин
Трикач согласно кивнул – и тотчас возвысил голос:
- Василько верно говорит, братья – и выбор у нас невелик. Присягнем крулю – и чуть позже сгинем от пуль московских да вострых клинков царских ратников… Сгинем как последние предатели, как вероотступники – как шелудивые псы! И расплатиться круль с татарами вашими же родными – полона им все одно не избежать. Но ежели будем драться – то умрем, сохранив нашу свободу… Не изменив вере отцовской! А за казацкую кровь и слезы наших родных мы спросим с ляхов да татар вострыми сабельками и огнем. Пусть кровью умоются псы прежде, чем город добудут!
Василько первым поддержал сотника:
- За веру и свободу, браты!
- Да-а-а! – дружно загомонили казаки, поддерживая сотника. – За веру и свободу!!!
Не все собравшиеся на майдане, впрочем, поддержали разгорячившихся – или просто более смелых соратников. Нет, они понурили головы и опустили взгляд – не имея душевных сил смириться с тем, что скоро наступит конец, а близких ждет участь разграбления и полона.
Заметив это, Трикач вновь возвысил голос:
- Пусть в городе останутся лишь те, кто твердо решил для себя драться с ляхами. Кто же готов рискнуть и довериться крулю, пусть оставит «Девицу» прямо сейчас – с семьями или без, как хотите. Вас не осудят – но зброю свою оставьте соратникам…
Сотник хотел было добавить, что паны первыми же бросят на стены тех, кто сейчас оставит крепость – но это могло бы изменить решение самых малодушных, способных в будущем открыть ворота ворогу за обещание помилования. И вместо этого Трикач добавил:
- Но решите все для себя сейчас, пока ляхи не появились под стенами. Ибо после мы заложим ворота изнутри.
…- Спаси Господи!
Василько, замер на стене острога, уставившись на закат – с той стороны подходило к «Девице» коронное войско Яна Казимира… И оно было огромным – возможно, самым большим за все время войны войском, когда-либо собравшимся под началом ляхов. Под стены «Салтыковой Девицы» явились и поляки, и литовцы, и татарская орда, и наемники немцы да мадьяры… И был это уже не тот сброд полупьяных и разжиревших на обильных харчах шляхтичей, что гонял Хмельницкий в самом начале восстания.
Это были матерые вояки, отстоявшие свою землю у шведов и научившиеся драться с московскими ратниками; и если ранее у Василько еще были какие-то крошечные надежды, что «Девица» сумеет отбиться – то теперь нежинец широко перекрестился, порадовавшись в душе тому, что успел исповедоваться и причаститься, что дожил до Рождества.
А теперь, по всему видать, пришел черед помирать… Но помирать без боя он не собирался:
- Готовьтесь, братцы! Когда наверх полезут – ни одна пуля, ни один камень мимо не пролетит! А как поднимутся головы вражьи над частоколом – рубите без жалости, лях ли то, татарин или казак-предатель! Там, за стеной, своих нет – все свои в крепости!
Сотник доверил нежинскому казаку, как одному из наиболее умелых и опытных рубак, оборону примыкающего к воротам прясла – участка стены между башнями. В самих башнях засели наиболее опытные стрельцы иль пушкари с немногочисленными легкими пушечками, иль воины с затинными пищалями. А вот на прясле, что примыкает к воротам слева, укрылось за частоколом человек семнадцать казаков – среди которых лишь семеро были в настоящей сече… Остальные – поверстанные в казаки простые мужики, ищущие для себя казачьих вольностей и свобод.
Вот теперь они ее получат полной мерой – свободу умереть за правое дело…
Редкие лучи зимнего солнца пробились сквозь облака, упав на лицо молодого парня, зажмурившего на мгновение глаза. Последний держит в руках простой плотницкий топор с широким бойком – а пальцы ведь немного подрагивают… Василько улыбнулся, подмигнул казачку:
- Не тушуйся, малой! Топор бы тебе полегче… Но уж этим, если ляха по голове приголубить – то какой бы частью не задел, все одно срубишь! А что страшно – так и мне перед первой сечей было страшно. Да так боялся я, что тот же час приперло по большой нужде – а вокруг казаки, и уже бой начинается! Рядом пули свистят, паны на валы поднимаются – а у меня только одна мысль: как бы не обгадиться! И до того крепко я сжался, что не пошевелишься… А в голове только одна мысль – только бы не портки! Только бы не в портки!
- Га-га-га!
Казаки оглушительно засмеялись грубой солдатской шутке, неуверенно улыбнулся парень – и нежинец крепко хлопнул его по плечу:
- Я тогда весь бой с места не стронулся, да свезло – браты штурм отбили. А меня голова после боя и спрашивает: ты чего панов то не рубил, чего с места не сдвинулся? А я как честно поведал, что да как, мне голова такую затрещину крепкую отвесил – отцовскую, право слово! А после добавил – это вовсе ничего страшного, если бы я обгадился: портки-то можно и отстирать. Но вот если бы кого из братов срубили, потому что я на помощь вовремя не посмел – вот тогда бы кровь его на совести моей была. И такое уже не отстираешь…
Притихли казачки, оборвался смех – все посерьезнели. Но парнишка кивнул энергичнее, понятливо – и пальцы его дрожать перестали.
- Эге-гей, браты! Не палите, слово молвить дайте! – под стены города подскакал чубатый казак; вестимо, кто-то из правобережцев, продавшихся крулю и очередному предателю-гетману, Павлу Тетере.
Палить в него впрочем, никто не стал – все же переговорщикам старались сохранить жизни с обеих сторон (за исключением, разве что, Иеремы Вишневецкого). Да и жалко было тратить зарядец пороха на такую мелкую сошку…
- Говори, коль пришел!
- Круль Ян Казимир предлагает сдать город! И тогда все останутся живы. Круль дает свое слово!
Со стены ударил дружный хохот черкасов, но его оборвал властный окрик Трикача:
- Принимается! Сейчас только проход в воротах разберем и откроем их. Круль сам явится принять сдачу?
Переговорщик нервно хохотнул, после чего выкрикнул:
- То мне неведомо!
- Ну, ты скачи к своим господам ляхам, напомни крулю о данном слове!
Загомонили казаки на стенах, возмущенно посматривая на воротную башню – но спустившийся на прясло Трикач отрывисто и хмуро приказал:
- Пищали к бою готовьте – зарядите, пороха на полку насыпьте по мере, да у кого фитили, запалить и
