Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

Станция, внезапный поворот —

Жизнь моя — железная дорога,

Вечное стремление вперед…

Метод исследования

Нет, он не полетит в космической ракете. Он взлетит выше — станет главой одного из двух самых могущественных государств второй половины ХХ века, тем, кому достаточно будет нажать на кнопку, чтобы никого из нас сейчас уже не было. Мы все случайные пассажиры, родившись тут, а не там, не раньше и не позже, но лишь немногие могут изменить исторические обстоятельства, которым подчинена жизнь других. Поэтому, выбирая средний путь между литературой и журналистикой, двоих пассажиров купейного вагона мы можем посадить в поезд лишь понарошку, но в отношении только что севшего в общий вагон Михаила Горбачева обязаны основываться на твердо установленных фактах.

Мы не знаем, следовал ли состав из Кисловодска или из Пятигорска, но то, что здание вокзала станции Тихорецкая (в 1975 году вся страна узнает о ней из песни к кинофильму «Ирония судьбы») красно-белое, сегодня в один клик можно узнать в Интернете, хотя в не столь давние времена, когда Горбачев еще был у власти, на это ушел бы целый «библиотечный день». То, что отец забыл отдать ему билет, известно из воспоминаний самого Горбачева. А была ли у него с собой курица? Об этом он никогда не рассказывал — но что-то ведь мама не могла не сунуть ему в дорогу, а ничего другого у нее для этого быть не могло.

Зато сохранилось свидетельство о рождении Горбачева, выданное 4 марта 1931 года. Можно предположить, что в Привольном им успели полакомиться мыши

[Архив Горбачев-Фонда]

Паспорта колхозникам начали выдавать в 1974 году, когда я сам уже оканчивал тот самый юрфак МГУ, который Горбачев окончил на 19 лет раньше. Наверное, где-то в его архивах какое-то время хранилась, а может, и до сих пор выцветает справка из сельсовета, на основании которой он сел в поезд, но которую у него должны были отобрать в обмен на первый настоящий документ — студенческий билет. Паспорт, который он получит позже, — важная в контексте его личной и нашей общей советской истории деталь, но устанавливать ее пришлось бы очень долго и муторно и с очень незначительными шансами на успех.

В этом месте мы введем концепт, которым дальше будем постоянно пользоваться: хронотоп (хронос — время, топос — место). Его придумал литературовед и философ Михаил Бахтин, которого в СССР зажимали, пока в 1969 году его не взял под опеку член Политбюро ЦК КПСС, председатель КГБ Юрий Андропов — он же одновременно будет покровительствовать и Горбачеву.

«Хронотоп» можно обозначить еще как «времена» — те самые, которые, по словам поэта Александра Кушнера, не выбирают. Время по смыслу приближается к глаголу, оно возникает там, где что-то происходит. А времена оказываются скорее прилагательным: они всегда «какие-то». Говоря о временах, мы делаем отсылку к устойчивым признакам, которые безошибочно узнаваемы собеседником и всегда привязаны к определенному пространству. Так, слово «застой», удачно ввернутое спичрайтерами Горбачева в его выступление на ХХVII съезде КПСС в феврале 1986 года, сразу прилипло к брежневскому хронотопу: то были времена, когда в течение двадцати лет как бы вообще ничего не происходило.

Привязанность хронотопа к пространству между тем означает, что, вопреки словам поэта, некоторый выбор все же есть, хотя он всегда труден. Писатель Владимир Максимов, с которым Горбачев разминулся в Ставрополе в 60-е, а познакомится и подружится в Париже уже после отставки, эмигрировав из СССР в 1974 году, продолжал писать по-русски и для русских, но сам попал в совершенно иной хронотоп: календарное время во Франции было тем же, что в Ставрополе или в Москве, а времена совсем другие.

Краткосрочное соседство в поезде, в котором едет юный Горбачев, пассажиров купейных и общих вагонов тоже было, если вдуматься, странным и даже невозможным: бабы с семечками даже представить себе не могли роскошь тех особняков в стиле модерн, которые еще в 20-е годы облюбовала для отдыха большевистская номенклатура — бесплатное лечение в санаториях Кисловодска было ее особой привилегией и формой поощрения.

Откручивая ногу от курицы, Горбачев едет сейчас не только в другое место, но и в другое, столичное, время. Через 20 лет ему предстоит размещать и навещать в старинных особняках Кисловодска высших руководителей СССР и построить там в лесу новую роскошную дачу ЦК. Между тем большинство его односельчан и прежних знакомых так и осталось в Привольном, будто в прошлом, хотя скоро сюда все же проведут электричество.

Представить себе дистанцию, которую Горбачеву предстоит пройти между разными мирами и эпохами, пока просто невозможно — она и задним числом не очень укладывается в голове. В этом есть и подтверждение советского мифа о рабоче-крестьянском государстве, и что-то от государствообразующего мифа США про чистильщика обуви, ставшего миллионером. Но миллионером Горбачев тоже не станет — зато благодаря ему в список журнала «Форбс» попадут многие его соотечественники. Хорошо это или плохо? Чтобы ответить на этот вопрос, и стоит писать и читать эту книжку.

Глава 2

Откуда он взялся (1931–1950)

Село Привольное

В Ставрополь я приехал, когда две трети этой книжки были начерно уже написаны, и я понял, что первые ее главы о детстве и юности Горбачева придется сокращать: слишком важны события 1988–1991 годов, да и темп во второй части набирается такой, что рассказ о его ранних годах производит впечатление замедленной съемки. Зато к этому моменту я стал лучше понимать, ответы на какие вопросы следует искать на родине Горбачева.

Перед самым отъездом в Ставрополь один из сотрудников последней команды Горбачева, которых, увы, осталось немного, — Карен Карагезьян — рассказал мне об эпизоде, который до сих пор не был известен. В декабре 1991 года в Москву приехала знаменитая немецкая рок-группа «Scorpions», и пригласивший их Стас Намин позвонил германисту Карагезьяну, чтобы передать просьбу лидера группы Рудольфа Шенкера: они хотели бы спеть Горбачеву посвященную ему песню «Ветер перемен» (Wind of Chang). Карагезьян ответил, что это скорее всего не удастся — только что было заключено известное соглашение в Беловежской пуще, рухнул Советский Союз, а с ним власть Горбачева.

Тем не менее Карагезьян позвонил Михаилу Сергеевичу, и тот неожиданно пригласил «скорпионов» в Кремль, в один из небольших залов Сенатского дворца, где до 25 декабря за ним оставался президентский кабинет.