Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
Дело в том, что в двадцатых числах сентября в Москве задумали разделить Южный фронт на два: Южный и Юго-Восточный. Куйбышев тут же поднял вопрос о переподчинении 11‐й армии второму, о чем в Москве хлопотал Фрунзе. Астраханцы призадумались: если командующим ЮВФ будет не Фрунзе, то Куйбышев, несомненно, уедет к нему. А этого им очень не хотелось. Тот же Бутягин 7 октября выдвинул чуть ли не ультиматум ЦК РКП(б), РВС РСФСР и РВС Туркестанского фронта: требую «или перевести меня на другой фронт… или оставить Кирова и Куйбышева до минования ответственного момента». На что Фрунзе заметил: «Насколько мне известно, Киров никуда не отзывается… Оснований для панического настроения нет».
Что ж, Бутягина это устроило, а «старых партийцев» Астрахани вряд ли. Отъезд Куйбышева означал бы, что командовать в городе опять начнет Киров со своим известным всем предубеждением к «местным работникам». С Валерианом Владимировичем те прекрасно сработались, а вот с Сергеем Мироновичем найти тот же уровень взаимопонимания не получалось. Неудивительно, что некоторые мечтали от Кирова избавиться[180]. О решении ЦК, отпускающем Кирова в командировку, в конце сентября они, как и Фрунзе, не знали.
Итак, времени, чтобы, нейтрализовав Кирова скандальным арестом и громким обвинением, задержать у себя Валериана Владимировича, у астраханцев оставалось немного. Цейтнот и вынудил их воспользоваться вздорной «сплетней» Рахиль Вассерман. Конечно, все понимали, что ввязываются в авантюру. Федор Трофимов, к примеру, от участия в ней уклонился. Михаил Непряхин отважился не без колебаний. А Иван Иванов 4 октября попробовал привлечь к акции А.Х. Хумарьянца, комиссара внутренних дел. Кстати, Вассерман под «дашнаками» (армянскими националистами) подразумевала в том числе и его, армянина по национальности, а также нового председателя губкома И.Г. Лазьяна и комиссара юстиции И.А. Вартаняна. Но Хумарьянц подозрения просто не воспринял всерьез. Около полудня 6 октября Непряхин с Ивановым обратились к Куйбышеву. Предъявили портрет, спросили, «похож ли он на Кирова». «В глазах есть сходство», – признал член Реввоенсовета. Этого оказалось достаточно, чтобы открыться: Киров – не Киров, а Илиодор. Куйбышев призвал образумиться, прийти завтра, и он найдет им «массу всяких мелких фактов, которые опровергнут их сомнения», но оба уже не слушали…
Телеграмма И.П. Бабкина С.М. Кирову от 30 сентября 1919 г. [РГАСПИ]
Поздним вечером 6 октября 1919 года военком Чугунов поднял гарнизон в ружье. На телефонной станции ввели чрезвычайный режим: абонентов соединять только по особому паролю. Отряд красноармейцев во главе с Ивановым, Непряхиным и Чугуновым в сопровождении двух сотрудников губчека окружил дом, где жил Киров. Далее – звонок в дверь. На пороге Мироныч.
«Настроение у пришедших было очень тяжелое. Долго молчали. Начал весь разговор Иванов…
– Вокруг Реввоенсовета ходят всякие слухи. Мы решили их пресечь. У нас есть документы, которые многое разъяснят…
Затем он начал… допрашивать, кто знает, где работал, кто знает по работе в Сибири…
– Знает, товарищ Куйбышев.
На это махнул рукой и спросил, как попал в Астрахань…
– По поручению Сталина!..
Иванов допытывался, нет ли легальных документов (метрик).
– Паспорта у меня нет уже с 1902 года…
Затем заставили… расписаться. Продиктовали две нелепые фразы. Потом заставили закрыть глаза. Когда… открыл глаза… [перед ним] фотография монаха. Спросили, похож… ли на него… Затем ту же комбинацию проделали с товарищами [Шатыровым и Козловым]. Затем… посоветовались и начали извиняться, говоря, что это сплошное недоразумение…
– Зачем… заварили такую кашу, когда можно было все недоразумение разрешить через Комитет?»
Внятного ответа Киров не получил. Процитированный отрывок – прямая речь Сергея Мироновича, зафиксированная протоколом заседания горкома партии от 10 октября 1919 года. Кроме того, сохранился черновик текста телеграммы РВС 11‐й армии в вышестоящие структуры – ЦК РКП(б), ВЧК, РВС ЮВФ, написанный Кировым в середине октября. Вот некоторые пассажи, свидетельствующие о степени возбуждения нашего героя:
«На днях в Астрахани, очевидно, белогвардейцами была создана гнусная провокация…
Губвоенком Чугунов и другие ночью… подвергли обыску и временному аресту т. Кирова («и временному аресту» вписано поверх строки. – К.П.)… Следствие показало, что выступавшие намерены были арестовать весь состав Ревсовета.
Дабы пресечь провокацию, крайне опасную в переживаемый момент, Ревтрибунал армии решил (зачеркнуто «фронта постановил». – К.П.) немедленно арестовать всех участников этой авантюры…» Далее дважды начертано и зачеркнуто: «Мотивируя свое решение следующим…»
Для объективности картины воспроизведем версию «старых партийцев» Астрахани в изложении А.П. Демидова: «Когда делегация явилась в квартиру т. Кирова, то самым веским аргументом у неё была пресловутая карточка Илиодора, которую они и предъявили т. Кирову с просьбой, признает ли он этот портрет. Т. Киров, взявши портрет в руки, сказал, что портрет очень похож на него, но только фигура на портрете имеет чистое лицо, а у него же немного шадривое (рябое. – К.П.), что человек на портрете немного выше и полнее, но что сходство есть. Тогда делегация уже смелее потребовала от тов. Кирова документы. Т. Киров показал много документов, доказавших его подпольную революционную работу и даже за подписью В.И. Ленина. Тогда делегация, чувствуя, что одурачена, извинилась, сняла роту и отменила патрули. Так мне передавали товарищи…» Важная ремарка: мемуары датированы 18 ноября 1929 года[181].
В общем, авантюра с треском провалилась. Горький урок из неё извлекли все: и астраханцы, и Киров, и Москва. Горький потому, что пришлось расстрелять того, кто спровоцировал инцидент, – Рахиль Вассерман, которая, по отзыву Демидова, «была всегда за дело рабочих, слишком близко принимала к сердцу дело партии и революции». Но она дала повод для «нападения на Реввоенсовет» (выражение Дзержинского), которым вооружился тот, кто виноват ещё больше: Иван Иванов, судя по всему, застрельщик всей акции. Его также приговорили к расстрелу. Впрочем, ему посчастливилось сбежать, а вернувшись из-за границы, попасть под амнистию.
Очень серьезно к астраханскому событию отнесся ЦК. 24 октября 1919 года на Оргбюро Дзержинский настаивал «на присылке арестованных в Астрахани… в распоряжение ВЧК», ибо надо «демонстративно, самым суровым образом покарать виновных» и тем самым «раз, навсегда пресечь возможность склок, подобных выступлению в Астрахани». И.А. Вартанян вспоминал: «Видя, какой оборот принимает это дело, С.М. Киров решил спасти тех большевиков, которые, став жертвой провокации, все-таки сумели вовремя остановиться и раскаяться…
Он посоветовал выделить общественных защитников и обвинителя. Мне было предложено осуществлять защиту… Открытый суд продолжался всю ночь до рассвета. Вассерман и её друг… были приговорены к расстрелу, а мои подзащитные осуждены условно. Киров присутствовал на суде. Он был угрюм, но спокоен… За все время… не проронил ни слова. Только на следующий день… заметил, что доволен результатами суда, особенно, тем, что удалось спасти астраханских партийцев, случайно ставших жертвой провокации».
И все же самым важным следствием «событий 6‐го октября» для Мироныча стало
