Виктор Черномырдин: В харизме надо родиться - Андрей Вячеславович Вавра

– это своего рода начальная фаза проекта. Во всяком случае, так видится ситуация при сопоставлении имеющейся информации, которая при этом складывается, как пазлы, в единую понятную и логичную картину. Политтехнологический проект. (Ельцин был политиком, а политика и политтехнологии – это разные вещи. С точки зрения политтехнолога, назначение Кириенко – правильный ход, здесь ясный идеологический посыл – дать дорогу новому поколению. С точки зрения политика, в сложной экономической ситуации назначать премьером неопытного, необстрелянного человека – слишком рискованная затея. Ее он попытался исправить, фактически назвав в августе ЧВС своим преемником. А потом, через семь лет, признавшись, что он его «сдал».) И в этом проекте место ЧВС не было предусмотрено. Он верный, надежный, порядочный, ему можно дать самые сложные поручения, и он справится. Такого человека нельзя терять, но и места ему сегодня нет. Поэтому и было придумано это неопределенное «политическое обеспечение президентских выборов 2000 года».

Ельцин сознавал значение своей миссии – закрыть страницу истории страны, связанную с социалистическим экспериментом, поставить точку в конфронтации с Западом и начать строить новое демократическое государство с рыночной экономикой.

Политическая часть этой миссии удалась: КПСС перестала быть руководящей партией, превратилась в одну из парламентских, в оппозиционную. С коммунистической идеологией тоже распрощались.

Но на экономическом фронте успехи были гораздо скромнее. Рыночная экономика эффективно еще не заработала. Уровень жизни населения еще даже не приблизился к уровню «застойных» лет. Было понятно, что за два оставшихся года кардинально изменить ситуацию не получится.

Ожидать быстрых и успешных результатов перехода к рынку не стоило – реформаторы ошиблись со сроками предполагаемых успехов и совсем не предвидели всех трудностей этого перехода в конкретных российских условиях. Реформы шли седьмой год, но все никак не давали реальных ощутимых плодов (а это – главный показатель для населения правильности выбранного пути). А ведь старт реформ был связан совсем с иными ожиданиями: «Через полгода ситуация стабилизируется, а через год начнется рост экономики», – обещал в начале 1992 года Гайдар.

Шел второй президентский срок Ельцина, на своем посту он находился уже седьмой год, его мучили проблемы со здоровьем, и он просто устал ждать. Ему, как политику, не хотелось уходить на такой вялой ноте. Он торопился завершить свою миссию – резким рывком освободиться от советского прошлого и успеть возвести надежный каркас нового общества на прочном фундаменте свободы, демократии и рыночной экономики. Он хотел завершить свое дело – чтобы получилась не скомканная, невнятная история – ушел, не закончив, оставив страну в разобранном состоянии и без сильного лидера, готового жестко вести реформы, – а история завершенная, логически законченная.

И еще одно обстоятельство.

В странах Восточной Европы, которые являлись для нас примером, правительства, начинавшие преобразования, достаточно быстро уступали место представителям левых сил. Что не являлось катастрофой – реформы продолжались, поскольку здесь было общественное согласие. Просто реформы шли с иной интенсивностью и с иными акцентами. Но в России так бы не вышло. Здесь очень даже возможен был пусть медленный, постепенный, но – откат назад. Тем более что ЧВС, как считали многие, очевидно не был «упертым» реформатором. Поэтому, на мой взгляд, вопрос о преемнике был уже тогда – в марте 1998 года – для Ельцина первоочередным.

Но дело было не столько в том, что риск поставить на ЧВС был слишком велик. Переход власти к ЧВС, как наиболее ожидаемому на тот момент преемнику, старому надежному и испытанному соратнику, это как будто читаешь книгу, а она заканчивается невнятной логичной концовкой, а просто обрывается – потому что закончилось предусмотренное для нее количество страниц.

Ведь бэкграунд ЧВС – мучительные попытки перевести экономику на рыночные рельсы, задержки с выплатами зарплат бюджетникам и пенсий, невыполнение социальных обязательств и в итоге – никаких улучшений качества жизни основной массы граждан. К тому же парламентские выборы 1995 года показали, что электорат не отделяет ЧВС от Ельцина, не видит в нем самостоятельную политическую фигуру и без масштабных политтехнологических усилий не даст ему победы на президентских выборах. Так что все это будет выглядеть не решительным шагом вперед, а топтанием на месте.

В результате это как постоять перед «входом в историю», но так в нее уверенным шагом и не войти. Так что завершить свое президентство на высокой ноте у Бориса Николаевича в этом случае никак не получится. А он все-таки был поклонником ярких театральных жестов. Президентский срок Ельцина не мог закончиться невнятным многоточием. Концовка должна быть яркой, пафосной и логичной. Да, в силу объективных причин не удалось добиться желаемого успеха в реформировании экономики, не удалось продемонстрировать очевидных преимуществ рынка над планом. Но свои полномочия передал надежному человеку нового поколения.

Думаю, главная проблема ЧВС в том, что он своим образом – советского директора, советского министра, крепкого хозяйственника – не соответствовал эпохе. Во всяком случае, не вписывался в ту историческую модель, которую хотел реализовать Борис Николаевич.

К власти должны были прийти другие люди. Они должны были принципиально отличаться от руководителей советского типа, формировавшихся десятилетиями. Люди другого образования, другой биографии, наконец, просто даже другого внешнего вида. С другой речью. Разрыв с советской эпохой требовалось не просто понять, но надежно зафиксировать: увидеть и услышать. Что называется, пощупать.

Ельцин видел свою миссию в построении демократии и цивилизованного рынка, в том, чтобы страна окончательно разорвала связь с коммунистической эпохой. Понятно, что в неполные два президентских срока такие гигантские задачи выполнить было невозможно. Ельцин не закладывался на долгий срок – ему предстояло руководить страной только восемь лет, и поэтому он все время хотел видеть динамику перемен. А если не было очевидной динамики – менял кадры.

Он действительно всегда хотел, чтобы следующий президент был моложе него. Наиболее приемлемый вариант – сделать своим преемником человека, который сможет продолжить эти преобразования. Человека нового поколения, никак не ассоциирующегося с советской эпохой, с трудным ходом реформ, решительного, молодого, энергичного, не засветившегося ни в каких громких событиях 90-х. Такого, которому можно – из рук в руки – передать управление страной. Ельцин рисовал – в мемуарах еще в 1994 году – этот сложившийся у него образ своего преемника: «Кто будет новым президентом России – сказать пока трудно. Но ясно, что это будет человек уже другой, послевоенной эпохи по году рождения и, скорее всего, другой по воспитанию, по биографии. Руководители, которые были начальниками еще в коммунистическую или посткоммунистическую эпоху, уйдут один за другим со сцены».

Новая молодая Россия, новые молодые лидеры, которым Ельцин дал дорогу, – вот такая