Книга 2. Война и мир Сталина, 1939–1953. Часть 1. «Наше дело правое», 1939–1945 - Андрей Константинович Сорокин

Целью очередного тура переговоров советское руководство видело подписание военных соглашений со вполне конкретными обязательствами сторон. Дав согласие на обсуждение военных вопросов 23 июля, Франция и Великобритания направят на переговоры делегации, фактически не имевшие полномочий и получившие инструкции вести переговоры, синхронизируя их ход с политическими консультациями, исход которых оставался неясным. А британская миссия и вовсе имела при этом на руках директиву о том, что «британское правительство не желает быть втянутым в какое-либо определенное обязательство, которое могло бы связать его руки при любых обстоятельствах»[47]. Делегации торопиться не будут и приедут в Москву лишь 11 августа. По их прибытии французский посол в Москве сообщит в Париж: «Английский адмирал имеет письменные инструкции (которые он мне зачитал), в соответствии с которыми он не должен вступать в конкретные военные переговоры, пока не будут урегулированы последние расхождения во взглядах по политической части соглашения (косвенная агрессия)»[48].

О серьезности намерений советской стороны свидетельствуют документы, разрабатывавшиеся в советском Генштабе к началу военных переговоров с англо-французскими партнерами, которые Сталин сохранит в своем архиве. Речь идет о проектах схемы военных переговоров, подготовленных Б. М. Шапошниковым и направленных в адрес Сталина К. Е. Ворошиловым.

Первый проект, разработанный 10 июля, попал на стол к Сталину 19-го. Второй, в котором были учтены многочисленные поправки советского вождя, датирован 4 августа. Судя по замечаниям, содержащимся и в этом проекте, он также не являлся завершающим и работа по подготовке программы действий советской военной делегации продолжалась вплоть до начала переговоров. В схеме Шапошникова детально рассматривались варианты «нападения агрессоров» Германии и Италии на Англию и Францию и их союзников на различных театрах военных действий, в связи с которыми советский Генштаб предлагал сценарии, «когда возможно вооруженное выступление наших сил». С обоими проектами Сталин придирчиво работал, как свидетельствует о том его правка на полях документов. К многочисленным вариантам Шапошникова Сталин добавит «еще один вариант: нападение Итало-Германии на Турцию и попытка захватить Дарданеллы»[49].

Держал в поле своего зрения советский Генштаб и «вариант военных действий, наиболее для нас актуальный — это когда агрессия Германии, используя территории Финляндии, Эстонии и Латвии, будет направлена против СССР»[50]. Эта проектировка должна многое объяснить читателю при размышлениях о действиях, которые советское руководство предпримет на финляндском и прибалтийском направлениях внешней политики в конце 1939 — летом 1940 г.

И. В. Сталин и начальник Генерального штаба Красной армии Б. М. Шапошников

31 июля 1941

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1687. Л. 9]

Советскую делегацию на переговорах, начавшихся 12 августа, возглавил нарком обороны К. Е. Ворошилов, получивший от советского правительства официальные полномочия на подписание военной конвенции.

Сталин лично дал инструкции Ворошилову, который записал их на листках блокнота с грифом наркома обороны. Ему предписывалось «выложить свои полномочия о ведении переговоров… о подписании военной конвенции, а потом спросить руководителей английской и французской делегаций, есть ли у них такие полномочия… Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и „почтительно“ спросить, для каких целей направило их правительство в С.С.С.Р.»[51]. «Если они ответят, — продолжал Сталин, — что они направлены для переговоров и для подготовки дела подписания военной конвенции, то спросить их, есть ли у них какой-либо вариант обороны… против агрессии со стороны блока агрессоров в Европе». Сомневаясь в наличии у западных переговорщиков какого бы то ни было плана, Сталин порекомендует Ворошилову провести в таком случае переговоры по отдельным принципиальным вопросам, среди которых он выделит один-единственный — о свободном пропуске советских войск через территорию Польши и Румынии, поскольку без этого «оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал», а «мы не считаем возможным участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал», — подчеркивал Сталин[52].

В проницательности Сталину не откажешь — уже первое заседание подтвердит его сомнения в полномочности приехавших делегаций. Британский адмирал Дракс, в частности, заявит, что «он не имеет письменного полномочия, но он уполномочен вести только переговоры, но не подписывать пакта (конвенции)». Ворошилов позволит себе выразить недоумение, «как могли правительства, генеральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии для переговоров о заключении военной конвенции, не дать точных и положительных указаний по такому элементарному вопросу, как пропуск и действия советских вооруженных сил против войск агрессора на территории Польши и Румынии, с которыми Англия и Франция имеют соответствующие политические и военные отношения»[53]. Вопрос, как нетрудно догадаться, повиснет в воздухе.

Климент Ефремович Ворошилов

1941–1942

[РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 1. Д. 450. Л. 128]

* * *

В это время советское руководство приступило к параллельным переговорам с Германией, готовность к которым не раз продемонстрирует ее руководство, искавшее способы облегчить решение давно уже поставленных перед собой задач. 27 июля временный поверенный в делах СССР в Германии Г. А. Астахов, сменивший отозванного Мерекалова, сообщит в Москву об имевшей место беседе, в ходе которой высокопоставленный чиновник германского МИД заявил о готовности Германии пойти «целиком навстречу СССР» в разговорах об интересах двух государств в отношении Прибалтики и Румынии[54]. 29 июля, откликаясь на это сообщение о зондажах германской стороны, В. М. Молотов проинструктирует Астахова: «…если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение…»[55] Ответ не заставит себя долго ждать. Риббентроп пригласит к себе Астахова и сообщит: «…мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться…» Если в Москве желали бы «более подробно обсудить эту тему», «тогда можно было бы поговорить более конкретно, здесь или в Москве»[56]. В тот же день Молотов уведомит германского посла Ф. Шуленбурга о желательности продолжения обмена мнениями об улучшении отношений. Об этом он сообщит Астахову шифровкой на следующий день[57].

2 августа во время одной из встреч с Астаховым уже известный читателю Вайцзеккер сообщит советскому собеседнику, что в соседнем помещении оказался Риббентроп, который хочет сказать несколько слов. Месседж Риббентропа был простым: «по всем проблемам, имеющим отношение к территории от