Мы там были - Алексей Гришин

– Слышите?! Это же броневик, чтоб меня черти взяли! Наш броневик!

– Броневик, только уже не наш, – осадил сержанта военный советник, – Продали обезьянам штук десять таких. А наши раньше утра ничего не предпримут, не захотят вертушками рисковать. Мы к тому времени остынем уж.

Восторженные вопли туземцев снаружи подтвердили предположение Еремеева. БРДМ втащила свое продолговатое бронированное тело на стоянку перед магазином, и мы увидели грубо намалеванный на борту флаг Вальверде и какой-то лозунг. Крупнокалиберный пулемет, ствол которого торчал из бронированной рубки, мог стрелять только вперед, и броневик принялся елозить по тесной парковке, давя валяющиеся повсюду трупы и разворачиваясь в нашу сторону вздернутым, похожим на утиный клюв, носом. Выдали бы нам такие машины вместо «ГАЗ-69» – все были бы живы и в безопасности.

– Эх, пора прощаться, – вздохнул Серега и протянул мне руку, – Может, на том свете свидимся.

– А ну отставить эти сопли! – рявкнул полковник, – Повоюем еще. Штык примкни! А ты – лежи, отдыхай, – бросил он мне, – Как начнешь сознание терять – ствол в рот и амба! Хрен им, а не пленные.

Еремеев и Демьянов, пригнувшись, бросились через магазин и наружу, благо БРДМ в этот момент заслонила своим бортом вход в магазин от взоров боевиков. Снова взревел двигатель броневика, который то ли пытался отползти назад, то ли хотел раздавить бегущих к нему бойцов. Загрохотали выстрелы. Кажется, кому-то из наших удалось вскарабкаться на боевую машину, открыть люк и спрыгнуть внутрь. Не знаю, что происходило дальше, только через некоторое время БРДМ остановилась, начала чадить, а в открытом люке появились язычки пламени. Ствол пулемета опустился и больше не двигался.

Кажется, благодаря горящему броневику я получил еще немного времени, и у меня появились неплохие шансы умереть от потери крови. Может, не тянуть кота за хвост? Руки пока еще слушаются, а в патроннике автомата остался последний патрон.

Не знаю почему, но я все еще медлил, не спешил расставаться с жизнью, что покидала мое тело с каждой каплей крови, вытекающей из раны. Цеплялся за каждую секунду, каждый миг. Словно это могло что-то изменить.

Снаружи стемнело, но благодаря пламени горящего броневика в магазине было даже светлее, чем раньше – хоть газету читай. Ветер относил дым в другую сторону, так что угроза задохнуться мне не грозила. Во всяком случае задохнуться от дыма; становилось все труднее дышать из-за ранения и потери крови.

Я продолжал всматриваться в пространство торгового зала, ожидая, когда внутрь магазина протянутся колеблющиеся тени боевиков, послышатся их шаги, лязг оружия, непонятный местный говор. Но им, наверное, мешал жар пламени и дым. Вот догорит броневик – тогда жди гостей.

Вдруг, я услышал какой-то шорох со стороны подсобных помещений магазина. Я отчетливо помнил, что перед тем, как мы попытались спасти женщин и профессора, дверь, выходящую на задний двор, заперли на засов, да еще придвинули к ней всякое громоздкое барахло, полки, ящики, бочку. И она все это время оставалась запертой, иначе нас давно бы обошли с тыла. Крысы? Да нет, совсем не похоже. Я различил мягкие шаги, поскрипывание досок пола, треск осколков стекла под каблуками. Забыв о том, что последний патрон в автомате предназначается мне, я упер приклад в плечо и направил ствол в темноту, из которой доносились звуки шагов.

В полумраке обозначился силуэт, а когда человек приблизился, я, едва успев ослабить нажим на спусковой крючок, с удивлением узнал странного переводчика, якобы из американского консульства. В его глазах отражался огонь горящего броневика, и они казались двумя маленькими раскаленными угольками на бледном, обрамленном темными космами лице. Рот переводчика кривился все в той же нелепой ухмылке, что запомнилась и не понравилась мне при первой же встрече возле дипмиссии. Желтый значок на джинсовой куртке тоже был на месте.

– Ты? Как ты тут оказался? – спросил я, закашлялся от скопившейся в горле крови и опустил ствол автомата.

– Стреляли, – ответил американец. Он уставился на меня, словно ожидая отклика, потом расхохотался, – Нет, ты понял шутку? Смешно ведь, правда?

Ничего смешного не было ни в его дурацких шутках, ни в самой ситуации. А когда я осознал, что переводчик говорит со мной на русском языке, хоть и со странным акцентом, стало вовсе не до смеха.

– Кто ты, черт тебя дери?! – вскрикнул я, снова вскидывая автомат, который теперь казался мне втрое тяжелее, чем до ранения, – Куда ты пропадал и как вернулся? Ты знаешь русский… Ты шпион?!

– Легче, легче, – дружелюбно произнес переводчик, – Не надо так волноваться, силы от этого убывают быстрее. Если тебя интересует мое имя, то можешь называть меня Роберт… или Ростислав, почему бы и нет. Ростислав неплохо звучит, а? Только не Ростик, договорились? У меня много имен, но Ростик среди них не значится.

На миг у меня мелькнула мысль, что все это мне просто мерещится, что от потери крови у меня начались галлюцинации. Но нет, человек, присевший напротив меня на корточки и медленно отклонивший ладонью направленный на него ствол автомата, был столь же реален, как боль в моем раненом боку. Был ли он при этом безумен? На первый взгляд казалось так.

– Так, что тут у нас? – поинтересовался тип со множеством имен, – Проникающее ранение, задета печень, кровотечение не останавливается. Еще минут пятнадцать – и тебе каюк, приятель.

– Я тебе не приятель, – сказал я, все еще пытаясь сообразить, как мне следует относиться к этому чудному молодчику. Стрелять в него вроде бы не было никаких причин, он не сделал мне ничего дурного и не угрожал. Просить его о помощи? Просить кого о помощи? Человека, который непонятно откуда взялся, непонятно с какими целями прибился к нашей группе, затем пропал в городе, полном жаждущих крови аборигенов, и вдруг вернулся живой и здоровый, пройдя при этом сквозь запертую на засов железную дверь…

– Я удовлетворю твое любопытство, – сказал Роберт (даже в мыслях называть этого типа славянским именем мне претило), – Но сперва надо что-то сделать с этой мерзкой дырой у тебя в боку. Не хочу разговаривать с покойником.

– Да что там сделать, – сказал я, – Сам же сказал: еще минут пятнадцать и все.

Я отложил неподъемный автомат и все-таки позволил Роберту осмотреть рану. Он склонился надо мной так,