Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - Вильгельм фон Штернбург

Действие романа происходит в те месяцы, когда Европа стоит на пороге новой мировой войны. Все попытки западных держав умиротворить Гитлера, умерить его властные амбиции обречены на провал. Вся политическая, экономическая и идеологическая система «фюрера» служит одной цели: развязыванию войны на уничтожение. «Каждый знал, что мир был объят апатией и катился в пропасть новой войны. Против этого никто даже не возражал. Хотелось только отсрочки — хотя бы еще на год — вот то единственное, за что еще хватало сил бороться». Политические события крупного масштаба — гражданская война в Испании, аншлюс Австрии, политика умиротворения, проводимая Лондоном и Парижем, оккупация Чехословакии — обозначены Ремарком пунктирно. Иной раз ему достаточно для этого газетного заголовка или просто намека. Роман заканчивается сообщением о нападении вермахта на Польшу. Равика и других постояльцев «Энтернасьоналя» ждут французские лагеря для интернированных.

История повторяется. «Завтра и мне идти, — говорит француз с загорелым лицом крестьянина, провожая взглядом колонну мобилизованных соотечественников. — Отца убили в прошлую войну. Деда в семьдесят первом году. А завтра и мне идти. Всегда одно и то же. Уже несколько сотен лет. И ничто не помогает, снова и снова приходится идти». Человек остается жертвой политики.

В декабре 1945-го «Триумфальная арка» выходит книгой в Америке, годом позже — в Германии. Прием у читателей и критиков здесь более чем сдержанный. Борьба за выживание среди руин и при острой нехватке питания — зимой 1946/47 года страну накрывает к тому же необычайно сильная волна холода — не располагает к литературным дебатам. Вытеснение «проклятого» прошлого обретает в СМИ первые контуры, «внутренние эмигранты» начинают рассказывать о своем поведении в годы гитлеровской диктатуры, и тезисы их, надо сказать, звучат порой весьма странно.

Если «Триумфальная арка» тем не менее быстро становится мировым бестселлером и по сей день связывается в сознании многих читателей — наряду с романом «На Западном фронте без перемен» — с именем Ремарка, то происходит это прежде всего благодаря американскому книжному рынку. В течение одного лишь года нью-йоркское издательство «Эпплтон-Сенчури» продает более миллиона экземпляров, роман назван «Книгой месяца», а Голливуд платит за права на экранизацию необыкновенно высокую сумму. За английским следуют переводы на многие другие языки. И через двадцать лет после первой публикации польский критик пишет: «Тем не менее — и этого не забыть — роман стал библией целого поколения. И в 1945 году, и в 46-м, и в 47-м все женщины были Жоан, а все мужчины — Равиком. Говорили фразами, взятыми из книги. Инсценировали ситуации, созданные Ремарком. Выходящее из войны поколение находило в “Триумфальной арке” прототипы своего поведения. И, выходя из Потопа, искала и здесь образцы человеческого общежития, средства возрождения к полноценной эмоциональной жизни, примеры того, как следовало одеваться и вести себя». Даже если этой оценкой общая реакция на книгу, может быть, слегка и приукрашивается, то все равно нельзя не признать, что своим новым романом Ремарк укрепляет свою позицию среди наиболее популярных писателей послевоенного времени. Наряду с Томасом Манном и Лионом Фейхтвангером он дает читательской публике всего мира представление о современном ей немецкоязычном романе.

Ни одна из предыдущих книг Ремарка не была стилистически и по строю изложения столь «американской», как «Триумфальная арка». «Скептицизм» главных героев, лаконичность диалогов, краткость абзацев, драматические (а не аналитические) эффекты, встроенная «детективная история», фрагменты повествования, больше похожие на куски или кусочки киносценария, хотя действие романа происходит в Европе, американский читатель чувствовал себя в нем как дома. И, пожалуй, ни одна из книг, написанных Ремарком после трех ранних романов, не содержала столько презираемых критиками расхожих элементов повествования, сколько их оказалось в «Триумфальной арке».

Роман об эмигрантах, но все же не той плотности, не того морального возмущения и не той последовательной трактовки политических событий, какие мы находим в истории о Йозефе Штайнере и Людвиге Керне. По художественным меркам, «Триумфальная арка» — довольно слабое произведение писателя. Успех его объясняется, пожалуй, прежде всего тем, что Ремарку удалось передать в нем дыхание времени особенно проникновенным образом. Его герои отражают мироощущение поколения, которое осмысливает свое существование в собственном «я» — по ту сторону пафоса и «мировой идеи». Признаки этого явления были заметны уже в конце Первой мировой войны. Теперь, после такой войны на уничтожение, какой человечество не знало за всю историю своего существования, после того, как мир увидел то, что вершилось в нацистских концлагерях, придавать серьезное значение мыслящей, деятельной, бескорыстной личности просто не приходится.

Годы, прожитые по ту сторону Атлантики, сделали Ремарка «американским» писателем. Многие читатели ставят его новый роман в один ряд с произведениями Эрнеста Хемингуэя, Синклера Льюиса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Ремарка роднит с ними не столько техника повествования, сколько та атмосфера, в которой действуют и мыслят его герои, та неотвратимая печаль, которой овеяно их существование, тот легкий цинизм, с которым они судят о человеческих поступках, об истории и политике, и, конечно же, ощущение одиночества.

А вот отзывы американских критиков были не только восторженными. «Высказывания Ремарка по смыслу их зачастую невыносимо правдивы, — писала «Нью-Йорк тайме», — по форме же, нередко излишне театральны». «В любом случае это одна из тех редких книг, которые, став бестселлерами, интересуют, волнуют и удовлетворяют также серьезного взрослого читателя, — говорилось в «Сатер-дей ревью оф литриче». — Характер Равика выписан с блеском. Это стоик XX века». Иного мнения придерживался критик литературного приложения к «Таймс»: «Стиль повествования у Ремарка текуч и театрален, горькие, усталые суждения с претензией на мудрость скорее пошловаты, а тональность их однообразна».

Отношение немецкой критики к первой публикации Ремарка на его родине после войны колебалось от сдержанности до откровенного неприятия. Рецензентам трудно было понять парижскую среду с ее бистро и борделями, неистовую мстительность Равика, «нигилистический» настрой протагонистов. Однако за предубежденностью эстетического порядка — иногда имеющей основания — явно скрывалась политическая предвзятость. «Как все-таки сообразуется с ментальностью нынешней Америки тот факт, — писала берлинская «Тэглихе рундшау», — что именно это во всех отношениях сомнительное и нигилистическое литературное творение числится там по разряду бестселлеров». Совершенно не понимая замысла Ремарка, критик возмущался тем, — и был при этом не одинок, — как в романе изображено убийство Хааке: «Месть свершается таким образом, что невольно возникает вопрос: а в чем, собственно, заключается разница между недочеловечностью фашистов и человечностью господина Равика?» В газете «Райнишер Меркур» — рупоре формирующейся в это