Михаил Тухачевский. Портрет на фоне эпохи - Юлия Зораховна Кантор

а) В шпионаж расстрелянных не верят ни иностранцы, ни широкие массы местного населения.

б) 8 осужденных были лицами, имевшими доверие. Возможно, они пытались контактировать с Германией, не из любви к нам, а потому, что понимали, какая опасность… в случае военного развития может им угрожать с нашей стороны»3.

Постановление Президиума ЦК КПСС о партийной реабилитации И.Э. Якира, М.Н. Тухачевского и Н.П. Уборевича (посмертно).

25 апреля 1957. [РГАСПИ]

Кёстринг, отлично знавший ситуацию в Советской России, приходил к логичному выводу: «Подозрительность Сталина и всех против всех была достаточной для их приговора. Кроме того, Сталин… знал, что вокруг таких личностей, как Тухачевский, в стране может выкристаллизоваться круг из множества недовольных. Самое надежное – “ликвидировать”. Мертвые не могут навредить. Итак, голова с плеч!.. Наблюдаемая повсеместно неуверенность, недоверие каждого к каждому воздействуют на дееспособность армии вредоносно. Расстрелянные имели, однако, своих приверженцев. Преследование мнимых шпионов и вредителей, находившихся с ними в связях, становится все более расширяющимся, как и в других структурах. Вновь созданные военсоветы пытаются доказать свою необходимость»4. И резюмировал: «Очевидные факты, что грубые руки подозрительного политика разрушительно действуют на лучшее, армию, можно только приветствовать»5.

Постановление Секретариата ЦК КПСС о партийной реабилитации М.Н. Тухачевского (посмертно). 13 апреля 1957.

[РГАСПИ]

А.А. Жданов в январе 1938 года на торжественно-траурном заседании, посвященном 14-й годовщине со дня смерти В.И. Ленина, подчеркнул: «1937 год войдет в историю выполнения ленинских заветов и предначертаний как год разгрома врагов народа»6.

Сохранилась стенограмма совещания политработников РККА, проходившего 3–4 августа 1937 года:

«…т. Смирнов (начальник политуправления РККА): Политическое настроение нашей РККА прочное и хорошее.

…Мы уже проделали за последнее время порядочную работу. Всего из армии уволено за последние месяцы около 10 тыс. человек, и около половины из них как исключенные по политическим мотивам. Но… если бы мы успокоились на этом… это было бы не верно…

…Выкорчевывание всей враждебной сволочи – эта задача – стоит перед нами…»7

И все же, несмотря на бодряческие реляции, падение авторитета командиров и начальников невозможно было проигнорировать. Во время того же совещания Смирнов отметил, что на общем фоне положительных настроений «есть очень много отрицательных и прямо контрреволюционных высказываний»: «Эти настроения идут, главным образом, по линии разговоров о подрыве авторитета руководителей партии и правительства, о подрыве авторитета огульно командирского состава… Элементы растерянности захватили некоторую часть руководителей, которые потеряли волю и выпустили вожжи из рук. Есть некоторый упадок дисциплины, много происшествий, аварий, самоубийств, поджогов, увечья людей… Число дисциплинарных проступков очень велико. С 1 января 1937 года по 1 мая 1937 года мы имеем здесь астрономическую цифру – 400 тысяч»8.

Еще несколько «астрономических» цифр, свидетельствующих о катастрофическом изменении психологического климата в вооруженных силах страны. О разрушительном влиянии репрессий можно судить и по тому, что резко снизился уровень воинской дисциплины: увеличилось число суицидов и аварий. По данным Главного управления РККА, количество самоубийств и попыток самоубийства во втором квартале 1937 года по сравнению с первым кварталом выросло в ЛВО на 26,9 %, в БВО – на 40 %, в КВО – на 50 %, в ОКДВА – на 90,9 %, на Черноморском флоте – на 200 %9.

Во время выступления члена Военного совета Северо-Кавказского военного округа Прокофьева состоялся примечательный диалог:

«Сталин: А как красноармейцы относятся к тому, что были командные кадры, им доверяли и вдруг их хлопнули, арестовали? Как они к этому относятся?

Прокофьев: Я докладывал, товарищ Сталин, что в первый период у ряда красноармейцев были такие сомнения, причем они высказывали соображения [о том, как получилось], что такие люди, как Гамарник и Якир, которым партия доверяла на протяжении ряда лет большие посты, оказались предателями народа, предателями партии.

Проект постановления Совета министров СССР «О мероприятиях по увековечению памяти М.Н. Тухачевского».

Март 1963. [РГАСПИ]

Сталин: Ну да, партия тут прозевала.

Прокофьев: Да, партия, мол, прозевала.

Сталин: Имеются ли тут факты потери авторитета партии, авторитета военного руководства? Скажем, так: черт вас разберет, вы сегодня даете такого-то, потом арестовываете его. Бог вас разберет, кому верить?

Голоса с мест: Такие разговоры действительно были. И записки такие подавали»10.

Репрессии шли и по национальному признаку. В конце декабря 1937 года по указанию Ворошилова затребовали из округов списки на всех немцев, латышей, поляков, литовцев, эстонцев, финнов и лиц других «несоветских» национальностей. Кроме того, Ворошилов рекомендовал выявить всех родившихся, проживавших или имеющих родственников в Германии, Польше и других иностранных государствах и наличие связи с ними11. Списки были, естественно, получены, и все эти командиры вне зависимости от их заслуг, партийности, участия в Гражданской войне уволены из РККА в запас. А списки уволенных подлежали направлению в НКВД.

Обращает на себя внимание речь Сталина, произнесенная в конце 1937 года на встрече с руководящим составом РККА: «Главное заключается в том, что наряду с раскрытием в армии чудовищного заговора продолжают существовать отдельные группировки, которые могут перерасти в определенных условиях в антипартийные, антисоветские группировки. В данном случае идет речь о такого именно рода группировке, которую мы имеем в лице Егорова, Буденного и Дыбенко. По-моему, Тимошенко здесь схватил суть этой группировки правильно. Это не группировка друзей, а группировка политических единомышленников, недовольных существующим положением в армии, а может быть, и политикой партии. Тут многие товарищи говорили уже о недовольстве Дыбенко, Егорова и Буденного. [Егорова и Дыбенко расстреляют годом позже. – Ю.К.] Само по себе недовольство отдельными моментами, отношение к ним вполне законно. Мы не против того, чтобы товарищи были недовольны теми или иными фактами. Не в этом дело. Важно, чтобы они пришли и вовремя сказали Центральному Комитету, что тем-то и тем-то мы недовольны»12.

«Иные думают, – продолжал Сталин, – что сила армии в хорошем оснащении техникой, техника-де решает все. Вторые думают, что армия крепка и вся сила ее в командном составе, – это также неправильно. Главная сила армии заключается в том, правильна или неправильна политика правительства в стране, поддерживают ли эту политику рабочие, крестьяне, интеллигенция. Армия ведь состоит из рабочих, крестьян и интеллигенции. Если политикой партии довольна вся страна, довольна будет и армия. Мы против политики нейтралитета в армии. Мы за то, чтобы армия была бы теснейшими узами переплетена с политикой правительства в стране. Правильная политика правительства решает успех армии. При правильной политике техника и командный состав всегда приложатся»13.