Мириады языков: Почему мы говорим и думаем по-разному - Калеб Эверетт
Очевидно, что языки по-разному включают половую принадлежность в свои местоимения. Способы классификации людей различаются кросс-лингвистически, и гендер – один из ключевых факторов в этом неоднородном процессе категоризации. Влияние гендера распространяется также на классификацию животных и даже неодушевленных предметов. Это должно быть вам знакомо, если вы когда-либо учили один из распространенных языков вроде испанского, немецкого или любого другого, группирующего объекты по «родам». Род объектов приходится запоминать, нередко с трудом, поскольку у предметов, разумеется, нет биологического пола. В испанском, например, вам нужно выучить, что mesa ('стол') – женского рода, тогда как в немецком вам приходится усвоить тот факт, что Tisch ('стол') – мужского рода. Процессу запоминания могут помочь некоторые фонетические тенденции, например, то, что в испанском слова женского рода часто оканчиваются на а, а слова мужского рода – на о. Однако существует много исключений из этих правил, и в конечном счете тот, кто осваивает язык, – ребенок или взрослый – должен просто запоминать грамматический род множества существительных, так как он влияет на другие вещи, например на определенный артикль, употребляемый с этими существительными. В конце концов, говорят не "el mesa", а "la mesa". И говорят "der Tisch", а не "die Tisch". Неверное употребление артикля – характерный признак плохого знания языка, как могут засвидетельствовать многие, кто учил испанский, немецкий и другие языки[53].
Следовательно, грамматический род – явление, которое классифицирует по категориям не только людей, но и животных, и предметы. Причем не только по двум категориям, основанным на половых признаках, но по нескольким. В некоторых языках, включая романские (французский, испанский, португальский), существуют два рода – мужской и женский. В других языках, в том числе и в вышеупомянутом немецком, их три – мужской, женский и средний. В третьих, таких как каритиана, китайский и японский, грамматического рода нет. Можно ожидать, что во всех языках будут два-три грамматических рода или не будет этой категории вообще, как в перечисленных случаях. Это было бы разумно, если учесть, что языки могут не использовать биологические половые категории как основу классификации неодушевленных предметов, или могут использовать две основных биологических половых категории для классификации референтов, или две этих категории плюс еще одну нейтральную («среднюю») категорию для референтов, которые не классифицируются по половому признаку. Короче говоря, в языках могло бы быть всего три грамматических рода – женский, мужской и средний. Однако, как вы уже убедились, языки не особенно стремятся соответствовать нашим ожиданиям. На самом деле в некоторых языках грамматических родов больше трех. Возьмем в качестве примера язык дирбал: на нем говорят аборигены Австралии и он хорошо известен лингвистам. Несколько десятилетий назад полевой исследователь Боб Диксон написал статью, в которой показал, как в дирбал классифицируются люди, животные, объекты и другие сущности. Чтобы дать вам представление о том, как работает «род» в этом языке, рассмотрим следующие категории, различающиеся в грамматике дирбал:
Категория 1: мужчины и многие другие одушевленные предметы.
Категория 2: женщины, некоторые типы животных, вода, огонь, насилие.
Категория 3: овощи и фрукты, при условии, что они съедобны.
Категория 4: разное.
Помимо удивительных способов, которыми в эти категории объединяются некоторые предметы, эта система интересна тем, что состоит из четырех родов, а не из трех. Возможно, четвертая категория может считаться средним родом, но как тогда быть с третьей? Это что, «съедобный род»? Категории 1 и 2 тоже явно структурированы не только по простому принципу различения полов. Однако пол все-таки имеет значение, раз мужчины и женщины помещаются в разные категории. И не забудем, что системы родов в других языках не отражают четко половые категории. Например, в немецком, как известно, слово «девочка» среднего рода, так как перед ним идет артикль среднего рода: das Mädchen, а не die Mädchen. Поскольку в языках, где есть грамматический род, он приписывается объектам квази-случайным образом, возможно, английский термин gender не совсем уместен. В реальности мы обнаруживаем, что грамматики мира часто классифицируют людей, объекты и другие сущности по размытым критериям, которые мотивированы – в некоторых случаях, не всегда – ассоциацией с биологическим полом. Язык дирбал хорошо иллюстрирует нечеткость этих закономерностей категоризации[54].
По мере того как полевые лингвисты все подробнее описывают языки культур, не принадлежащих к WEIRD, они открывают множество грамматических систем классификации предметов. Эти системы обнаружены в некоторых языках Австралии, например в дирбал, но два основных региона, в которых всплывают неожиданные системы классификации существительных, – это Африка и Амазония. В некоторых языках этих регионов имеется намного больше классов существительных, чем в дирбал, где их четыре. Обратите внимание, что применительно к языкам, где есть более трех категорий существительных, мы уже не используем термин «род», а говорим о «классах» существительных. Системы грамматического рода, пожалуй, представляют собой очень простые типы классов существительных.
В языках мира предметы классифицируются самыми разными способами. Семантические факторы, обусловливающие классы существительных, конечно, включают биологический пол, но есть также факторы типа одушевленности/неодушевленности. Многие классы существительных основаны отчасти на функции объекта. Так, съедобные предметы могут попадать в один класс, а несъедобные – в другой. Форма – еще один важный фактор, участвующий в структурировании классов существительных во многих языках. Например, некоторые языки относят круглые предметы к одному классу, квадратные к другому и т. д. Подобные классификационные решения имеют широкий спектр последствий для грамматических закономерностей языка.
Лингвист Томас Пейн делает интересный вывод, основанный на обзоре систем классов существительных, описанных на сегодняшний день в языках мира: «В каждом случае есть предметы, которые как будто бы должны принадлежать к одному классу, но по какой-то своеобразной причине помещаются в другой». Он отмечает, что в перуанском языке ягуа ананасы классифицируются как неодушевленные предметы наряду с камнями, тогда как другие растения относятся к одушевленным. Не существует естественных причин объединять ананасы с неодушевленными предметами, а другие растения – с одушевленными, но подобная непоследовательность заметна всюду в системах классов существительных, стоит только копнуть поглубже[55].
Если отставить в сторону подобные специфические случаи, можно сказать, что во многих языках существуют очевидные семантические основания для классов существительных. В большинстве случаев точное историческое происхождение этих оснований неясно. Еще один неясный вопрос: влияют ли смысловые ассоциации некоторых классов существительных на то, как носители данного языка воспринимают или мысленно классифицируют окружающие предметы. Возьмем, к примеру, язык, в котором объекты попадают в разные классы существительных в зависимости от формы. Допустим, большинство круглых предметов попадает в «круглый» класс существительных. Влияет ли этот факт на то, как носители этого языка думают о таких формах, как круг или квадрат? Больше ли они обращают внимания на форму объекта, чем, например, носители английского? По этой теме ведется много споров, так как продемонстрировать причинную связь между лингвистическими закономерностями и закономерностями мышления непросто. Однако некоторые исследования дают многозначительные результаты, указывающие на «лингвистическую относительность», согласно которой такие лингвистические факторы действительно оказывают тонкое воздействие на внеязыковое мышление.
