Модель. Зарубежные радиопьесы - Петер Хакс

Е л е н а. Таков Менелай. Он знал только две цели — личную власть и войну — и всегда был готов пожертвовать всем человеческим в себе и в других для их осуществления. И уж хоть бы они были в разладе друг с другом, эти цели, тогда бы Менелай мучился от раздвоения, что, впрочем, делает человека сложным, но зато интересным. Менелай же, увы, не был интересен. Он был просто целеустремленным, что уже само по себе скверно, а поскольку цели, к которым он устремлялся, были ограниченными, то и он был ограниченным тоже. А еще у меня была дочь Гермиона, которая вечно меня осуждала. О нет, я вовсе не хочу сказать, что она была не права, моя добрая Гермиона. Я казалась ей слишком ветреной, несерьезной. Сама она, правда, была добродетельна, но как-то не умела показать лицом этот свой товар — добродетельность. Хотя она была бескорыстна и неподкупна, она была, что называется, само совершенство.

Г е р м и о н а (детским голосом). Я тебя просто не понимаю, мама! Ну разве так можно! Ни стыда, ни приличий. В конце концов, ты не так молода…

Е л е н а. Мне был тридцать один, но никто не давал мне столько!

Г е р м и о н а. И в твои годы уже неприлично кокетничать с мужчинами напропалую!

Е л е н а. Сама же она никогда не кокетничала — и это в пятнадцать-то лет!

Г е р м и о н а (назидательно). С мужчинами нужно вести себя строго, чтобы противостоять их фривольным намерениям.

Е л е н а. Ну как мне было ей объяснить, что мне вовсе не хотелось им противостоять. Что вообще в мужчинах меня интересовали не столько их намерения, сколько… Словом, она была почти совершенство. Я же отнюдь нет. Слишком много во мне было человеческого, хотя происхождение мое наполовину божественное: ведь моим отцом был Зевс. Но человеческая половина моей души была такой же человеческой и у богов, а у Зевса — так даже слишком человеческой! (После паузы.) Да не обидится на меня мой бессмертный отец! Почему я вышла замуж за Менелая? Ну за кого-то ведь нужно было выходить. О нашем браке я ничего не скажу. Все станет ясно из следующего разговора, который состоялся на склоне одного летнего дня: я сидела на террасе нашего дворца, когда ко мне подошел Менелай — так ненамеренно, так случайно, что я сразу поняла: ему что-то нужно от меня. Как легко все-таки разгадать мужчину! Только Менелай, к сожалению, был не из тех мужчин, которых украшает их наивность.

М е н е л а й. Чудесный вечер! Ты не находишь, дорогая?

Е л е н а. Я решила не отвечать, пока он не перейдет к делу. Я знала, что красота вечера зависела в глазах Менелая не от погоды, а от того, насколько удался очередной его план. О, я знала людей, особенно же мужчин, и особенно — моего Менелая.

М е н е л а й. Дорогая, ты прекрасна сегодня, как закат в горной Аркадии.

Е л е н а. Раз уж я не клюнула на красоты природы, он завел речь о моей красоте. Я холодно ответила:

А ты, как видно, поэтически настроен сегодня.

М е н е л а й. Меня вдохновляет твоя ослепительная красота.

Е л е н а. Если верить молве — а в таких вопросах, ты знаешь, я легковерна, — я прекрасна всегда, а не только сегодня.

М е н е л а й. Гм, по правде сказать, я бы желал, чтобы красота была единственным твоим свойством, интересующим молву.

Е л е н а. Это звучит уже не столь поэтично, скорее — бестактно. Кстати, ты-то уж мог бы знать, что прославиться можно и благодаря дурным свойствам.

М е н е л а й. Эта тема слишком далеко завела бы нас, дорогая. Для меня же в настоящий момент речь идет о твоей репутации.

Е л е н а. О, можно не сомневаться, что речь пойдет о чем-то вполне определенном, если ты начинаешь с «чудесного вечера».

М е н е л а й. Прошу тебя, дорогая, выслушай меня и не перебивай. Ты ведь знаешь, я семнадцать лет терпеливо сносил все твои увлечения, где бы ты их ни искала.

Е л е н а. О, мне частенько стоило труда их найти!

М е н е л а й. Но ты ведь не можешь требовать, чтобы я тебе их подыскивал. Довольно, кажется, и того, что я смотрел на них сквозь пальцы.

Е л е н а. Смирение мужа, мой дорогой, может означать только одно — что совесть его обременена собственной несостоятельностью.

М е н е л а й. Сразу ты обобщаешь, Елена, — это дурная привычка. То, о чем я хотел поговорить с тобой, никак не вяжется со смирением, во всяком случае с моей стороны.

Е л е н а. Короче говоря, ты хочешь предложить мне начать новую жизнь?

М е н е л а й. «Предложить» не то слово.

Е л е н а. Чего же ты хочешь от меня?

М е н е л а й. Того, что далось бы тебе легко, прояви ты хоть чуточку доброй воли.

Е л е н а. За годы супружеской жизни ты бы мог понять, что во мне напрасно искать то, что ты называешь доброй волей.

М е н е л а й. Это я понял. Просто я стараюсь, чтобы мое решение показалось тебе как можно более привлекательным.

Е л е н а. Твое решение?

М е н е л а й. Ты знаешь, дорогая, все эти годы мы держали дом и жили на широкую ногу. Властители всех греческих государств подолгу гостили у нас — иной раз слишком подолгу.

Е л е н а. И, несмотря на это, хозяин всякий раз вновь простирал им свои объятия.

М е н е л а й. Гораздо хуже, что это делала и хозяйка, гм, гм.

Е л е н а. Ну, это зависело от свойств и пола гостей.

М е н е л а й. Как бы там ни было, теперь этому настал конец. Я принял решение не принимать в будущем никого моложе семидесяти лет, чтобы удержать тебя от соблазна.

Е л е н а. Ах вот оно что! Поэтому-то у нас торчал недавно этот старый хрыч Нестор, который мне так надоел.

М е н е л а й. Зато мне надоели сплетни, которые не смолкают на улицах Спарты со времен прежних визитов. Болтовня эта особенно неприятна, потому что в ней — чистая правда.

Е л е н а. Сплетня держится не тем, что в ней — правда, а тем, что задетое ею лицо упорно ее отрицает.

М е н е л а й. Ну, я-то этого не делаю.

Е л е н а. Сомневаюсь, чтобы ты мог быть героем подобных сплетен.

М е н е л а й. Верно. К тому же тут и бессмысленно что-либо отрицать. Для народа личная жизнь государей — что раскрытая книга.

Е л е н а. Которую он читает с живейшим интересом, даже с воодушевлением!

М е н е л а й. Я же стремлюсь к тому, чтобы мой народ воодушевлялся кое-чем другим.

Е л е н а. Величайшая ошибка правителей в том, что они пытаются найти объект воодушевления для своего народа.

М е н е л а й. А ты полагаешь, что это призвание женщин?

Е л е н а. Ну, женщинам только стоит следовать своей природе, как они уже у всех на устах.

М е н е л а й. И у всех в руках.

Е л е н а. Фу, как ты вульгарен!

М е н е л а й. Я ведь не божественного происхождения.

Е л е н а. Всегда, когда ты не прав, из тебя выпирает твоя плебейская зависть.

М е н е л а й (овладев