Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс
Разумеется, масштабы биссиноза, как и прочих промышленных заболеваний, можно уменьшить – стоит руководителям заводов только захотеть. Но они обычно не хотят ничего с этим делать. Об этом пишет и Гаскелл: «Иногда в чесальных цехах ставят такое большое колесо. Оно крутится, от него начинается сквозняк и выгоняет пыль. Но колесо стоит очень дорого – 500 или 600 фунтов – и не приносит выгоды. Поэтому только несколько хозяев поставили его».
Добыча угля – тоже еще какое пыльное дело. У шахтеров, чей труд и привел к эпохальным изменениям в обществе, тоже развилась своя болезнь легких: пневмокониоз. В худшем случае чужеродные частицы, атакованные иммунными клетками, приводят к некрозу – и легкие остаются пронизанными пустотами. Это заболевание называют еще «болезнью черных легких», потому что именно такая картина наблюдалась при вскрытии. Вред, который угольная пыль наносила здоровью шахтеров, был очевиден как минимум с XIX века, но Национальное управление угольной промышленности приняло нормативные стандарты только в 1970 году, когда британская горнодобывающая промышленность уже пришла в упадок.
Уголь вредит дважды: при добыче и при потреблении. В 1859 году шотландский химик Роберт Ангус Смит обнаружил, что воздух в некоторых городах настолько кислотный, что синяя лакмусовая бумага краснела всего за 10 минут. Чем дальше, тем мрачнее становилась атмосфера. В 1890 году концентрация PM10 на пике составляла 200 мкг/м 3. Этот показатель в пять раз превышает нынешний лимит загрязнения в Великобритании – и он даже выше, чем во время мощной песчаной бури в Пекине 10 лет назад. Хуже ситуация только в сегодняшнем Дели [77].
Искусствовед Викторианской эпохи Джон Рёскин жаловался в своей книге The Storm-Cloud of the Nineteenth Century («Грозовые облака XIX столетия»): «Раньше над Английской империей никогда не заходило солнце, а теперь оно над ней никогда не встает»[78]. Он ворчит, что «раньше погода тоже часто бывала совсем ужасной, когда портилась, но это продолжалось недолго – не было такого, что по три месяца не видели солнца». Рёскин возмущен «дьявольской тьмой» Манчестера и «сернистой рвотой из дымоходов». Он задается вопросом, а действительно ли такое великое потрясение природы – это прогресс, которому стоит радоваться? Викторианская Великобритания была богатой колониальной империей, но при этом ее триумфальную архитектуру, появившуюся благодаря этому процветанию, накрыло сажей. будто саваном.
* * *
На протяжении двух веков архитектура Лондона была одного цвета: черного. Сернистая сажа от сжигания угля и знаменитый желтый лондонский туман, который из-за цвета прозвали «гороховым супом», покрыли тонким углеродным слоем каждую поверхность в городе. Люди уже и забыли, что когда-то Лондон не был таким грязным. Во время реставрации резиденции премьер-министров (Даунинг-стрит, 10) в 1954 году выяснилось, что уже знакомый темный фасад на самом деле изначально был желтым. Открытие слишком уж шокировало страну, поэтому отмытое здание выкрасили в черный, чтобы придать ему привычный вид [79].
Но позже, в конце 1980-х – начале 1990-х годов, произошла перемена: началась большая чистка. Достопримечательности вроде собора святого Павла на 15 лет обнесли строительными лесами, чтобы не было видно всей той грязи, которую электромойки смывали со зданий в канализацию. Сегодня город разный: красно-коричневый, бледно-серый, зеркально-серебристый и сине-зеленый. Здесь и кирпич, и известняк, и стекло. Теперь загрязнение – полихромное: черная углеродная сажа в основном сменилась коричнево-желтыми органическими углеводородами, которые содержатся в бензине и дизельном топливе, а здания могут позеленеть на фоне сокращения выбросов сульфатов от дорожного движения, поскольку вновь растут мхи и лишайники [80].
Тем не менее нельзя просто сдуть пыль и смыть грязь с лондонских зданий, какого цвета она бы ни была. В 2007 году реставраторы архитектуры обследовали Вестминстерский дворец – резиденцию британского парламента – и установили, что здание страдает от многовекового загрязнения. Зал заседаний (Вестминстер-холл) повидал еще больше, ведь Вильгельм II построил его целых девять веков назад. Если хочется сказать о каком-то столичном строении, что оно покрыто исторической патиной, то уместно выбрать именно это. Реставраторы подсчитали, что его не очищали двести лет. Эта самая патина стала разъедать здание. Стены начали разрушаться от загрязненного воздуха и пронизывающей их влажности. Вестминстерский дворец нужно было отмыть.
Но как сделать это, не повредив структуру здания? Известняк ведь – пористый и растворимый материал. Струя воды под высоким давлением способна наделать в нем дыр. К счастью, современные методы консервации зданий хитроумные и очень бережные. Чтобы не растворился известняк, кладку можно не мыть водой, а чистить щеткой. Деликатную резьбу по камню очищают с помощью припарок. Это что-то вроде очищающей маски, вытягивающей глубоко засевшие соли и грязь. Латексные пленки наносятся кистью или напыляются, а потом снимаются, когда впитали грязь с камня.
Вести об этой грандиозной чистке долетели до Нью-Йорка, а конкретно – до Хорхе Отеро-Пайлоса, возглавляющего отдел исторической консервации в Колумбийском университете. Отеро-Пайлос – не только исследователь консервации, но еще и художник. Он несколько лет вел переговоры с представителями парламента и реставраторами дворца, добиваясь разрешения с ними поработать. Получилось. Хорхе захотел сохранить, а потом выставить напоказ латексные пленки, которые использовались для очистки каменной кладки. Да, именно эти материалы, похожие на грязные тряпки после мытья пола, стали экспонатами.
В июне 2016 года я вошла в Вестминстер-холл. В нос тут же ударил запах латексной резины – его ни с чем не спутать. Под «молотковой» крышей зала висел полупрозрачный, светящийся занавес размером 50×5 метров – лоскутное одеяло, покрытое грязью всего города. Занавес был насыщенного песочно-желтого цвета. Вот оно, воплощение «золотого пятна времени», о котором писал Джон Рёскин! Пыль, подобно призраку, зависла в четырех метрах от стены, где хранилась много веков. На полотне четко отпечатались каждый кирпичик, каждая выемка и отметина. Прямо зеркало – или поверхность грязной лужи. Психоаналитик отметил бы, что отражение – штука жутковатая, поскольку в литературе и мифологии доппельгангер (то есть двойник) – это предвестник увечий или смерти.
Выставка открылась через пять дней после референдума, по итогам которого Великобритания вышла из Евросоюза (брексит), то есть на самой насыщенной событиями неделе в британской политике за последние десятилетия. Так что художественная работа о грязи в то время и в том месте была почти что перебором – и это повлияло на рецензии. Адриан Серл из The Guardian описал произведение как «акр содранной кожи» и «латексную простыню, которую натягивают
