Русский момент в мировой истории - Маршалл Тиллбрук По

русской истории. В продолжение последующих трех столетий, когда государства Западной Европы совершенствовали республиканский способ правления (на это их толкали изменявшиеся духовные веяния и классовые интересы), Россия оставалась под властью численно небольшого автократического правящего класса. Нельзя сказать, что в России не было вышеупомянутых стимулов к переменам – они-то как раз были. Это касается и новейших духовных веяний: ведь либеральные политические и философские идеи, воодушевлявшие европейских республиканцев, стали известны и горячо обсуждались в России уже в середине XVIII в. Достаточно заметить, что Екатерина Великая преклонялась перед идеями Монтескьё. В XIX столетии русские мыслители, опираясь на европейскую политическую философию, часто открыто обличали самодержавие, упрекая его за несправедливость. Наиболее известными из них были западники. Что касается новых классовых интересов, то русское дворянство в середине XVIII в. было освобождено от обязательной службы, после чего стало классом, потенциально независимым политически. В 1825 г. небольшая группа дворян (вдохновленных, конечно, европейской политической философией) попыталась свергнуть самодержавие. Позднее, в XIX в., народники и социалисты, заявлявшие, что служат рупором крестьянства и нарождавшегося рабочего класса, выступили против власти меньшинства. Они открыли, вероятно, первую в современной эпохе кампанию политического террора, беспощадно и бессистемно убивая представителей правящего режима. Искра была брошена, но огонь не разгорелся. Тому были четыре очевидных причины.

Во-первых, правящая элита, подобно всем правящим элитам, не хотела уступать власть кому бы то ни было. Попросту говоря, она цеплялась за власть. Некоторые исследователи (на ум приходит Ричард Пайпс) критиковали российский правящий класс за, казалось бы, бесконечное стремление удерживать власть. Но ожидать чего-то иного, значит не принимать во внимание основное свойство человеческой природы − эгоизм. Более того, русской элите удавалось раз за разом удерживать власть, поскольку в обществе отсутствовали организованные политические силы. В раннемосковский период таковых, за исключением церкви, вообще не было. Позднее в Московии появились воинский класс (бояре и дворяне) и купечество, но они были созданы государством. В Петровскую и Екатерининскую эпохи русское общество претерпело дальнейшие изменения, но ни освобожденная знать, ни разраставшийся класс горожан не выказывали особенного интереса в политической власти. К концу XIX в. в России появилась политика в современном смысле слова, но только после того как государство допустило ее возникновение после Великих реформ[25] и Революции 1905 г. Когда самодержавие испытывало от такой политической деятельности неудобство, как в думский период, оно всегда было в состоянии заглушить голоса оппозиции.

Во-вторых, правящая элита всегда могла оправдать монополию на политическую власть и медлительность в проведении либеральных реформ ссылкой на европейскую угрозу. Элиты могли обсуждать либеральные реформы и даже создавать подлинные демократические институты (Дума). Но как только дело доходило до серьезных и необратимых преобразований, то страх перед вторжением с Запада снова бросал их в объятия самодержавия, обладавшего уникальными возможностями для мобилизации общества. Многие исследователи (самым известным и влиятельным из них был Джордж Кеннан[26]) считали страх русских перед Западом чем-то вроде паранойи. Согласно этой распространенной точке зрения российский правящий класс страдал исторически сложившимся комплексом неполноценности и переносил страх за неустойчивость своего положения на всё тот же Запад. Для них всегда был актуален клич: «Европейцы идут!», даже если с точки зрения нейтрального наблюдателя с этим трудно было согласиться. Но теория российской параноидальности вряд ли достаточно достоверна (она представляется немного бредовой), особенно, если принять во внимание доказанные неопровержимые факты из истории российско-европейских отношений. Начиная с самой первой встречи Московской Руси и Европы, европейские армии постоянно вторгались в Россию. В XVII в. это были поляки, османы и шведы, в XVIII в. – шведы, пруссаки и опять османы, в XIX в. – французы, англичане и снова османы. Ни одна нация на земле не испытывала такого постоянного и смертельно опасного военного давления. Конечно, русская элита нередко сама начинала военные действия, но гораздо чаще нападала противная сторона. В таких условиях правителям России вряд ли казалось разумным проводить политические реформы, которые могли бы только ослабить страну перед лицом грядущей угрозы.

Карта 6. Важнейшие европейские нападения на Россию, XVII–XX вв.

Третья причина сохранения самодержавного правления была более существенной, чем предыдущие: слабость русского общества и непрерывная модернизация Запада делали очевидными преимущества модернизации России сверху. Мы уже видели, что Россия начала обретать могущество в крайне неблагоприятных обстоятельствах. Правящий класс оказался под прицелом превосходящих европейских сил. Находившаяся же под его властью страна была политически инертной, технически отсталой, экономически бедной, географически уязвимой для нападений со всех сторон. Несмотря на все эти негативные факторы, по сравнению с тем, чем располагала Европа, замечательная программа реформ спасла Россию от гибели и вывела ее на собственную дорогу к Новому времени. Но те же реформы сделали русское общество плодом деятельности государства. Это явление можно рассматривать с двух сторон. С европейской точки зрения, подчинение общества государству влечет за собой всевозможные отрицательные последствия. Самодержавие сковывает политическую активность. Закрытые границы и жесткий контроль над общественной жизнью ограничивают культурный и технический прогресс. Государственный контроль над экономикой наносит ущерб эффективности рыночного хозяйства, а поддерживаемый и оплачиваемый государством милитаризм становится двигателем империализма. Однако, с точки зрения русской элиты, сохранение опеки государства над обществом имело громадные преимущества. Самодержавие обеспечивало единоначалие и предотвращало изнурительные политические баталии. Контроль над культурой способствовал политической стабильности и при надлежащем вложении средств концентрировал интеллектуальную энергию на необходимых проектах. Командная экономика приводила к тому, что, хотя и нельзя было чересчур разбогатеть, но никто (или почти никто) не страдал от голода. Предметы первой необходимости производились в достаточном количестве. Милитаризация общества позволяла государству сохранять безопасную дистанцию между ним и Европой и, кроме того, приобрести международный авторитет.

Подобные полярные воззрения сами по себе есть порождение столкновения между европейским и русским путями модернизации, а потому довольно расхожи, не более того. К тому же их можно и не рассматривать вовсе, поскольку из-за геополитических условий и сущности русского общества выбор у российской элиты был крайне ограничен. Европейцы, как выяснилось, «идут» всегда, и русский правящий класс обычно располагал лишь одной возможностью: чтобы защитить себя и свой народ, он всякий раз был вынужден начинать реформы «сверху». Все государственные реформы, предпринятые Петром I, Екатериной II, Александром I, Александром II, Сергеем Витте, выполняли две функции. Во-первых, они подкрепляли тезис о том, что только самодержавие в состоянии обеспечить эффективное развитие России. Так как европейское наступление не прекращалось, а Россия всегда была ослаблена прошлой реформой, других вариантов попросту не существовало. Во-вторых, каждая реформа приводила общество в состояние боеготовности к прошлой войне. В межвоенные периоды подобное государственное давление отсутствовало, и