Холодные чары. Лед в истории человечества - Макс Леонард

Какой маршрут – Северо-Западный или Северо-Восточный – с большей вероятностью мог привести к несметным богатствам, о которых так мечтали эти моряки? Оценить перспективы любого из них можно было только на уровне догадок. Информации о далеком Севере почти не существовало. Одно из немногочисленных известных путешествий принадлежало Пифею из Массалия (современный Марсель), который около 325 года до нашей эры отправился на Север, обнаружил остров Туле[72] и оставил первые описания замерзшего моря. В своих записях он обрисовал воду как «свернувшуюся» и упоминал нечто, что назвал «морскими легкими», [3] – поднимающиеся и опускающиеся на поверхности воды движения льдов. Но после этого почти не осталось следов предшественников. Викинги, конечно, теперь знамениты своими путешествиями по северным морям на открытых судах и основанием поселений в Гренландии и в Северной Америке уже в XI веке. Однако их саги в те времена не были широко известны. Как писал более поздний полярный исследователь Фритьоф Нансен, Пифей «в любом случае наложил свой отпечаток на все, что было известно о самом дальнем Севере на последующие тысячу или полторы тысячи лет» [4]. Когда мореплаватели вроде Баренца направляли свои корабли к вершине мира, они делали это скорее в надежде, чем с трезвым расчетом. Вероятно, сам факт отсутствия достоверной информации подпитывал их северное увлечение: ледяная пустошь манила обещаниями, возможностями, надеждой.

Одним из пионеров северных поисков был человек по имени Себастьян Кабот, венецианский мореплаватель, родившийся в середине 1470-х годов, который большую часть своей жизни провел на службе у иностранных держав, в том числе в Англии, где, по всей видимости, он жил в 1492 году. «Принесли известие, что дон Христофор Колумб, генуэзец, открыл побережья Индии, и об этом много говорили при дворе короля Генриха VII», – сказал позже Кабот. «Все с великим восхищением утверждали, что это дело более божественное, чем человеческое: плыть на запад, чтобы добраться на восток, где произрастают специи». Лишь пять лет спустя, когда Колумб, казалось, доказал возможность магии, Себастьян Кабот, скорее всего, отправился в свое первое зафиксированное путешествие в поисках северо-западного пути для торговли специями под командованием своего отца, Джона Кабота. Вместо того чтобы достичь известных стран Востока, они наткнулись на «новую найденную землю», став, насколько нам известно, первыми европейцами, которые достигли американского континента после викингов[73].

На следующий год Кабот-старший вновь отправился на поиски северо-западного пути (возможно, в начале пути снова в сопровождении сына), но следы его путешествия затерялись, и предполагается, что он погиб в морских глубинах. Десятилетие спустя Себастьян Кабот предпринял собственную экспедицию. На Севере он наткнулся на «огромные плавающие льдины и почти постоянный дневной свет, но он обнаружил, что в этих местах земля была свободна ото льда, растопленного солнечным теплом» [5].

В этом кратком описании выделяется несколько примечательных деталей. Во-первых, сам лед – его количество, ранее немыслимое, и то, как он плавает по морю, словно кит, совершенно не похожий на окружающую воду. Во-вторых, непрекращающийся дневной свет, о котором моряки слышали от Пифея, но который все равно оставался чем-то почти фантастическим. И, наконец, земля, свободная ото льда, – сверкающий мираж, способный вдохнуть новую надежду на возможность легкого пути. Существовало распространенное заблуждение, что на Крайнем Севере полуночное солнце растапливает весь лед: даже в XIX веке бытовало убеждение, что за защитным кольцом айсбергов лежит открытое полярное море – огромная полынья[74], добравшись до которой, можно было бы без труда передвигаться дальше.

В этом путешествии Себастьян повернул обратно и, в отличие от своего отца, вернулся живым, чтобы привезти в Европу рассказы о льдах. Эти описания, наверное, казались почти невероятными, потусторонними, будоражащими воображение: Север, покрытый льдами, был настолько малоизученным, а возможность посетить его – настолько редкой, что он воспринимался скорее как образ, воздействующий на сознание, нежели как реальное место. Немногие, кто видел эти пейзажи своими глазами, смогли продать этот образ тем, кто оставался на суше, а те, в свою очередь, финансировали экспедиции, которые могли бы открыть желанный проход. Эта одержимость духа оказывала огромное влияние не только на моряков, таких как Кабот, но и на жизнь и судьбы народов, находящихся за тысячи километров ото льдов, большинство из которых никогда и близко не подходили к Крайнему Северу. Ледяные пустоши на вершине мира стали местом, куда можно было проецировать любые желания и мечты наших сердец.

К сожалению, эти манящие видения столкнулись с суровой реальностью льдов. Проблема Северо-Восточного и Северо-Западного проходов, этих столь желанных кратчайших путей, заключалась в том, что, как бы ни хотелось верить в их существование, их попросту не было. Они были лишь в воображении.

Тем не менее ложное предположение, лежавшее в основе каждой экспедиции, что прорыв возможен, а то и неизбежен, оставалось неоспоримым, несмотря на растущее количество доказательств обратного. Почему? За столетия до этого один проницательный анонимный автор, писавший на древнескандинавском, подвел следующий итог: «Ответ на твой вопрос, что люди ищут в [Гренландии] и почему они отправляются туда, подвергая себя столь великим опасностям, следует искать в трехсоставной природе человека. Первый мотив – это слава и соперничество… Второй мотив – любопытство… Третий – жажда наживы; ведь люди ищут богатства всюду, где слышали, что его можно обрести, хотя, с другой стороны, там могут быть и великие опасности» [6].

Эти тщеславные и откровенно капиталистические импульсы, которые звучат сквозь века, приведут европейских моряков к многовековому процессу столкновения желаемого с действительностью. Их цель – Северо-Западный проход, заблокированный льдами, – это та награда, за которой мы все еще стремимся и сегодня.

* * *

Если Крайний Север был воображаемым или в лучшем случае едва ощутимым конструктом, то одним из мест, где он стал наиболее осязаемым, была книга «Основные плавания, путешествия и открытия английской нации» Ричарда Хаклита (Хаклюйта), младшего из двух кузенов с таким именем, изданная в 1589 году и впоследствии многократно расширенная. Издание 1812 года, заказанное мною в Британской библиотеке, состояло из пяти томов в кожаных переплетах и прочных чехлах, каждый из которых был настолько тяжел, что почти не имелось возможности поднять. Несколько дней подряд, после того как библиотекари с трудом перекатывали их на тележке, я возил их к столу и читал эти ранние отчеты о мореплавании, часто в переводе с латыни, и удивлялся тому, как, несмотря на то что у них было так мало информации, эти люди были готовы отправиться в плавание.

После чтения Хаклита я