Древняя Русь: имидж-стратегии Средневековья - Илья Агафонов
Самое забавное, что все вот эти удревнения собственной истории, когда русскому князю находят предка, чья власть исходит от самого авторитетного в мире источника – римского императора, были заимствованы из той же Византии, которая действовала схожим образом в самые разные времена. В свое время в «Эпитафии» византийского императора за авторством его сына Льва VI (886–912) и «Жизнеописании Василия I», написанном его внуком Константином VII Багрянородным (913–959), мифическая родословная Василия выводилась то от парфянской династии Аршакидов, то от Константина Великого и Александра Македонского. Реальность существования этих кровных связей могла беспокоить лишь врагов династии, так как смысл построения такой выдуманной родословной – вовсе не в «правде», а в повышении статуса правителя.
Не зная также, куда приткнуть правителей Священной Римской империи, было решено добавить в их длинный список «царей римских» ввиду географической привязки их к Западной Европе. В отличие от правителей Византии или Орды, эти правители именовались на Руси не «царями», но «цесарями». Одно и то же, по сути. Однако акцент делался именно на латинской форме использования титула и никогда не опускался при их упоминании: был ли это эпизодический персонаж из «Повести о взятии Царьграда фрягами» или непосредственный дипломатический партнер, с которым Московское государство ведет длинную и наполненную уважением переписку.
Цари «русские»
Ни для кого не секрет, что царский титул первым в России принял великий князь Московский Иван Васильевич, получивший позже прозвище «Грозный». Однако и до него цари на Руси водились. Правда, в большинстве своем они были таковыми в сравнении с великими правителями прошлого. Нередко князя могли назвать царем в летописи, житии или литературном произведении за его заслуги, успехи в управлении страной, заботу о подданных или приятный нрав. Однако появление «царей» применительно к древнерусским князьям было эпизодическим. В XI–XII веках цари обычно появляются в связи с жизнью и деяниями ряда киевских князей: Владимира Святого, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. В XIII столетии цари появляются в Галицко-Волынских летописях. И лишь в XIV веке они начинают периодически появляться в Северо-Восточной Руси, проникая также и в Московскую книжную традицию, которая начнет пользоваться царским титулом намного активнее лишь с середины XV столетия.
В большинстве своем использование слова «царь» по отношению к особо выдающемуся правителю Руси не означало, что он носил этот титул. Судя по всему, даже книжники, что называли всяких крутых князей царями, не присваивали им этого титула посмертно. Все снова упирается в то, как воспринималось это слово как самими князьями, так и людьми, которые оставляют их жизнеописания или иные истории. И вплоть до XV века никто особо на сам царский титул не претендовал. Если же какой-то князь и назывался царем, то делалось это с оглядкой на византийские образцы. Именование князя царем подчеркивало его авторитет, деятельное участие в делах церкви, соответствие христианскому идеалу правителя и высокий политический престиж.
Прежде чем приступать к разбору того, что из себя представлял царский титул, стоит разобраться: а как вообще воспринимался царь во времена, когда этот титул был все же воспринят? Проблема адаптации образов власти, образцов поведения и источника царской власти – тема для отдельного многостраничного разбора. Тем более что на протяжении почти 400 лет Русь по-своему воспринимала и интерпретировала христианские и имперские сюжеты царской власти. С оглядкой на Византию, библейское учение, практику использования титулов на Руси формировался собственный взгляд на то, что из себя представляет этот самый царь, из какого источника исходит его власть, в чем заключаются его права, полномочия и обязанности. Путь этот был не очень прост и не всегда согласован. Ни о каком намерении выстраивать единую концепцию на протяжении веков историки уже давно не говорят. Такая концепция, конечно, была. Однако отразилась она скорее в восприятии самих правителей, мнение которых вычитать довольно сложно. Тут и приходит на помощь царь Иван Васильевич Грозный, оставивший после себя целую кучу авторских посланий.
В попытке понять, что скрыто за основаниями политической идеологии России XVI века, историки и филологи просмотрели почти все возможные источники, в которых авторы хоть сколько-то касались вопросов власти, титулатуры и поведения идеального государя. Чудовская повесть, введение к «Изложению пасхалий» 1492 года, послание «О мономаховом венце», «Сказание о князьях Владимирских», «Степенная книга», летописные своды, сочинения Вассиана Рыло, Иосифа Волоцкого, Максима Грека, Ивана Пересветова, священника Сильвестра, митрополита Макария, Андрея Курбского и самого царя Ивана IV. И даже это еще не все.
Вопрос лишь в том, можно ли смешивать в кучу все эти воззрения воедино, рисуя приблизительную картину политической идеологии России XVI века? Или же все сочинения являются лишь личным взглядом авторов на царскую власть? Ответ пытались найти через изучение преемственности культурных традиций в отношении властных сюжетов, сравнение прескриптов, начальных протоколов государевых и царских грамот, и поиск «от противного» через разницу европейского и русского подходов к построению государственной иерархии. И даже так единого ответа нет. О том, что из себя представляла власть, как выстраивалась небесная и земная иерархия и, наконец, каким надо быть царем и вообще государем, будет подробно рассказано в третьей главе данной книги. А пока давайте взглянем на то, какими были цари на Руси и с какими проблемами им пришлось сталкиваться, когда царский титул в итоге утвердился у правителей России.
Почти цари, но не до конца
Первым и самым известным царем на Руси был, конечно, князь Владимир Святославич. Уже в XI веке, в уже упомянутом «Слове о законе и благодати», Владимир представляется царем, уподобляясь не только царям библейским в своем величии, ибо «воспринял он религию правую без апостолов, но сам», но и римскому императору Константину Великому. Сравнение с Константином вообще было довольно популярным способом обозначить как имперское величие правителя, так и его христианский моральный облик. И образ Владимира – «нового Константина» – будет неоднократно появляться в русских памятниках, когда уже потомки потомков Владимира будут уподобляться ему самому.
Так, в «Повести о житии Александра Невского» новгородский князь в первую очередь сравнивается с «царем Владимиром,
