Древняя Русь: имидж-стратегии Средневековья - Илья Агафонов
При этом, в отличие от памятников домонгольской эпохи, когда царский статус Владимира был чаще связан с его христианским подвигом, в более поздние времена эпитет стал применяться скорее с оглядкой на образ «правого царя». Нести свет истинной веры – это, конечно, хорошо. Но гораздо лучше, когда правитель в принципе следует христианской вере, заботится о подданных и реализует себя как истинный правитель. Со всеми причитающимися ему христианскими моральными качествами.
Совсем иной подход в связи с именованием русского князя царем воплотился в фигуре Галицко-Волынского князя конца XII – начала XIII века Романа Мстиславича. При этом заслуги, за которые Роман удостаивается столь почетного определения, объясняются так: «Он следовал в делах своих Владимиру Мономаху». Если точнее – активно воевал с половцами, обороняя Русь от иноплеменников. Причем, кроме простого упоминания, мол, смотрите, какой у нас был князь, на своего прадеда похож, в начальные строки Галицко-Волынской летописи добавлен эпизод о войне Владимира Мономаха с «измаильтанами» – половцами – для параллельного сравнения князей. А для того, чтобы отдельно подчеркнуть уникальность Романа, летописец говорит, что после смерти такого замечательного князя «началась великая смута в Русской земле». А все потому, что царское достоинство Романа Мстиславича не было достойно воспринято его сыном Даниилом.
Схожую модель поведения князя-защитника, которому царское достоинство присваивается за его подвиги по защите родных краев, можно найти и в жизнеописании Московского князя Дмитрия Донского. Мало того что среди его предков в очередной раз встречается «царь Володимер», так еще и сам Дмитрий еще в юном возрасте с достоинством принял «скипетръ дръжавы земля Рускыа, настолование земнаго царства», смело стоя на «стражбе земли Руской». Вся земля Дмитрия Ивановича именуется «царством», а сам он за свои подвиги по охранению Русской земли от врагов-иноверцев именуется «царем Руским». Да и вообще, сам поход Мамая на Русь случился из-за того, что будто бы Дмитрий, как донесли ордынцу клеветники, «называет себя царем». В переводе на политический язык русско-ордынских отношений XIV века Дмитрий бросает вызов правителю Улуса Джучи. Тонкости реальной иерархии Золотой Орды и отсутствие у Мамая кровного родства с Чингизидами анонимный автор «Слова о житии» не упоминает.
Совсем другой подход к определению «царя» среди достойных правителей можно встретить в уже упомянутой Галицко-Волынской летописи, где такого определения удостаивается один потомков Романа Мстиславича – Волынский князь Владимир Василькович, его внук. В отличие от деда или от всегда «работающего» образца в виде Владимира Святого, этот князь именуется «царем» не за какие-то особые заслуги, но по совокупности его положительных качеств: «Царю мои благыи, кроткый, смиренный, правдивый…» В отличие от других князей, к которым титул применялся с оглядкой на их высокий политический статус, тут никакого иного значения, кроме особо высокой похвалы, «царь» не несет. Он становится чем-то вроде индикатора религиозной и духовной «достойности» того или иного правителя обладать этим титулом, осуществляя свою власть.
Иван III: путь к царскому титулу и Софья Палеолог
В XV веке интерес к царскому титулу в Северо-Восточной Руси существенно возрастает. Помимо Дмитрия Донского, этот титул применяется в летописных и литературных сочинениях и к великому князю Московскому Василию II, и к правителям Твери в лице князя Бориса Александровича. А с приходом к власти в Москве Ивана III царский титул начинает использоваться на практике в общении с теми государствами, которые не то чтобы возражали против политических претензий правителей России на то, чтобы быть царями.
Начиная с 1470-х годов титул «царь» применялся как к Ивану III, так и к его старшему сыну Ивану Молодому в сношениях с Ливонией – как с конфедерацией в целом, так и с отдельными городами вроде Нарвы или Ревеля. Активно применялся этот титул как отдельно, так и в связке с приставкой «всея Руси» в переписке с Новгородом и Псковом. И даже летописное описание чина венчания 1498 года, когда наследник Ивана III – Дмитрий Внук – был венчан по «цесарскому» византийскому обряду наследника на княжение, упоминает Московского князя как царя. Хотя сам чин венчания такого не делает.
В свое время исследование датско-московской дипломатики конца XV века привело к утверждению мнения о признании датским королем, обладавшим также титулами короля Норвегии и Швеции, царского титула Ивана III и его потомков, которые в датской документации именуются Dei gracia imperator. В дипломатической традиции Священной Римской империи титул, кстати, остается в формулировке Dei gracia dominus. Господин, да, но никак не «император».
В связи с усилением власти Ивана III, появлением новой титулатуры, новой символики и некой претензии на устроение собственного суверенного государства нередко на пути историков появляется образ Софьи Палеолог – второй жены великого князя, которой иногда приписывают все: от свержения монгольского владычества и утверждения преемственности Византии до ромейского орла и самодержавных идей. К великому сожалению, роль Софьи Палеолог на практике сводится лишь к привлечению в Москву изрядного количества греков, а также насаждению итальянской моды при дворе. Все остальное – лишь попытка выдать желаемое за действительное. Однако пояснить, почему опасно доверять стереотипам, сложившимся вокруг Софьи Палеолог, стоит поподробнее.
Как часто бывает в связи с разбором исторических мифов отечественной истории, «корни зла» растут из работ Николая Карамзина, который решил возвеличить Софью за превращение «захолустной России» в наследницу Византии. Прежде всего, прибытие Софьи изменило придворную жизнь московских князей, их церемониал и обряды. Это правда. А кровное родство Софьи с императором Константином XI позволило Ивану III считать себя наследником императорского дома, то есть царем. А вот тут уже сложнее.
Говоря о Софье, будет некрасиво не упомянуть ряд других распространенных представлений о «греческой царевне», бытовавших в отечественной историографии. Всего можно выделить шесть направлений влияния, приписываемых Софье из-за ее воздействия на Московского великого князя:
1. Привнесение в Москву абстрактной категории «царского величия», титула царя, придворных обрядов, преданий и имперского контекста.
2. Решающая роль в свержении Иваном III монгольского владычества.
3. Усиление итальянского влияния на Россию.
4. Утверждение в Москве курса на единодержавие.
5. Обоснование претензий Ивана III на престол Византийской империи и овладение Константинополем.
6. Начало
