Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий
Из трещин порой выползали солидные жуки-дровосеки. Они медленно ползали по стенам, поводя огромными усищами, как бы недоумевая, куда они попали.
Дом был разгорожен дощатыми перегородками на три помещения. В первом у окна стояли большой свежевыструганный стол и кровать. Это мое пристанище. Рядом за перегородкой поместилась Ирина. В третьей комнате — Наташа с Николаем. Рая устроилась отдельно, в инкубатории. Она заявила, что это ее гнездо; наседка не может его оставить, пока не выведутся дети. А их у Рая было больше двухсот штук. Можно с уверенностью сказать, что пи у одной наседки в мире еще не было такого многочисленного потомства.
Мы жили настоящей коммуной: вместе работали и вместе вели наше несложное хозяйство. Горожанам, живущим в огромных каменных домах с водопроводом, электричеством и газом, неизвестны труды, невзгоды и радости такой привольной жизни.
По утрам, пока паши хозяйки еще не встали, мы с Колей отправлялись к морю мыться. Это совсем не так просто, как отвернуть кран умывальника иля налить в таз воды. Прежде всего мы разыскивали среди огромных прибрежных камней тихий заливчик, в котором в этот день не было волны и вода сверху немного нагрелась солнцем; мы быстро раздевались и клали одежду на согретые камни. Наступал самый решительный момент: ухитриться войти в ледяную воду так, чтобы не взбаламутить ее верхний, теплый слой. Мы забирались по колено. Ноги нестерпимо ломило. Зато как чудесно мыться, осторожно зачерпывая в ладони чуть подогретую солнцем воду! Вымылись. Теперь — раз, два, три! — мы разом окунались в «ледяной кипяток» и, как ошпаренные, выскакивали на берег. После такой ванны на солнышке казалось очень тепло. Но греться было некогда, приходилось скорее одеваться и браться за дела.
Иван Галактионович притаскивал целую корзину только что наловленной трески. Хозяйки начинали ее чистить, а на пашей обязанности лежали колка дров и разведение костра. Колоть дрова — совсем не легкое дело, если перед тобой чурбачок толщиной в полметра. Сперва нужно изучить его анатомию, рассмотреть, как в нем расположены сучки, чтобы колоть вдоль, а не поперек их. Правильно наметить удар — это уже полдела. Сам удар должен быть коротким и точным, как выстрел. В этом искусстве мы ежедневно соревновались с Николаем. Часто попадались кряжистые «старички», которые никак не хотели сдаваться. На их желтом срезе — «на лысине», как мы называли в шутку, — ясно виднелись годичные кольца древесины. По этим кольцам легко можно было сосчитать, что такой «дедушка» прожил уже не одну сотню лет.
Мы с Колей выбивались из сил: колун отскакивал от векового дерева, как от железа. Частенько в эти трудные минуты появлялся Иван Галактионович. Он покуривал, хитро прищурившись, смотрел на нашу работу, потом не выдерживал:
— А ну-ка, дай сюда, я разок!..
Он брал колун, нацеливался, как ястреб на цыпленка, потом вдруг подскакивал и с каким-то выдохом — «хэх!» — обрушивался на полено. Раздавался сухой, короткий удар, и, полуметровый кругляк разламывался пополам, открывая, как чудовище свою пасть, розоватую влажную сердцевину.
Дрова наколоты. Мы сносили их на скалистый берег, к дому. Там у нас был устроен очаг из серых гранитных глыб. Наверно, такие же очаги делали первобытные люди. Возле очага две очередные «стряпухи» чистили свежую треску.
Огонь разведен. Оставалось последнее дело — принести воду. Конечно, морская вода для питья не годится, она горько-соленая, зато озеро с пресной водой рядом, до него каких-нибудь сто — двести метров. Кажется, чего проще — сходил и принес воду, но на самом деле это было не так просто.
С пустыми ведрами идти одно удовольствие: идешь леском по извилистой, глубоко протоптанной во мху тропинке. Вот и озеро. Оно всегда тихое, укрыто со всех сторон вековым лесом. Столетние ели склонились к самой воде. Заберешься по шатким мосткам подальше от берега и зачерпнешь в ведра чистую, холодную, как лед, воду. Но тут-то и начиналось самое сложное, Тропинка больше чем на полметра утопает во мху, ведра все время приходится держать на полусогнутых руках, а главное, на каждом шагу во мху скрываются камин. Или споткнешься, или ведром зацепишь — и все труды пропали даром. Вода разольется, да к тому же и окатит тебя. Иной раз такое несчастье случалось у самого дома.
Жена Ивана Галактионовича, правда, показала нам очень простой способ избавиться от мучений — носить ведра на коромысле, но к этому искусству ни я, ни Николай оказались совсем неспособны.
Наконец все утренние труды по хозяйству закончены и мы рассаживаемся на берегу вокруг очага.
Весело потрескивает еловое смолье, откуда-то тянет ветерок, примешивая к дымку костра запах леса и моря. Треска на огромной сковороде шипит н жарится в собственном соку.
Треску, соленую, копченую и вяленую, в огромном количестве развозят по всему свету. Она считается одной из дешевых и невкусных рыб. Но только что пойманная, совсем свежая треска, как говорят, «с морской подливкой», да еще поджаренная на костре тут же, на берегу моря, ни с чем не сравнима.
После завтрака каждый из нас наливает себе из закопченного на костре чайника по кружке крепкого чаю. В нем обычно плавают обугленные веточки от костра. Может, именно от них-то этот чай и кажется особенно вкусным.
Хорошо в ранний утренний час сидеть на берегу моря, глядеть в прозрачную голубую даль, слушать ленивый шорох волны…
Но вот кто-нибудь смотрит на карманные часы и говорит:
— Ого, товарищи, уже шесть часов! В Москве сейчас отходит первый поезд метро, пора и нам за работу.
Наша работа
С утра мы принимались за дела. Рая направлялась в свое «гнездо» — в инкубаторий. Ей приходилось наблюдать за тем, чтобы в инкубаторе держалась нужная температура и влажность. Время от времени Рая вынимала из инкубатора на пробу несколько яиц и просматривала на свет, как в них идет развитие зародыша. Для этого она привезла из Ленинграда особый приборчик с электрическими лампочками и батарейками.
Я тоже как-то вместе с нею просматривал яйца. Они уже не
