Знак Огня - Артём Сергеев

— Я тебя сейчас задушу, — тихо и проникновенно сказал ему я, перенеся весь свой вес на руки и перекрыв ему кислород по-настоящему, — потом запихаю в печку. Потом сожгу. Понял меня?

Но он не понял, хоть наконец и испугался, но не понял, не перестал буравить меня своими злыми малюсенькими гляделками из-под кустистых рыжих бровей, да и сопротивляться тоже не прекратил.

Тогда я выпустил во двор давно бесновавшегося во мне зверя, разъярённого тем, что этот мелкий, жирный, тупой хорёк в человеческом обличье всё ещё не понял, кто это к нему пожаловал, да дал огня в руки, чтобы прижечь его до волдырей и опалить ему бороду, дал посмотреть ему в свои собственные глаза, тем более что он упорно ловил мой взгляд, и вот только тогда его проняло. Не знаю уж, что он там увидел, но проняло его здорово, до костей пробрало, до самого донышка.

Кеня мгновенно сдался и обмяк, но сдался не так, как это делают сейчас, с обидой и истерикой, с неверием в то, что их сломали, нет, он сделал это привычно и даже с облегчением, и сделал это так, как, наверное, в средние века делали, чтобы один был господин, и вся жизнь глупого смерда в кулаке его, а второй перед ним в пыль, в прах и пепел, и устраивает это обоих, потому что так и надо, ибо это порядке вещей, это по-настоящему.

— Что же вы, — закхекал он, ползая передо мной на коленях, когда я встал и отпустил его, — ваше… ваше сиятельство! И позвольте поздравить вас, с обретением поздравить!

— Спасибо, — я схватил его за шиворот и помог подняться на ноги.

— Очень рад! — всплеснул он руками и тут же прижал их к груди, — очень рад, э-э, внезапному, так сказать, визиту столь сиятельной особы! Чего изволите — займ там, кредит, вексель или, может быть, вклад? Всё для вас, всё что угодно, на самых лучших условиях, ни у кого таких условий нет и не будет, верьте мне, ваше сиятельство! И зверя, зверя своего уберите, увидят же! Покорнейше прошу!

— Нет, — отказался я от столь щедрого предложения, немного обалдев, но всё же отозвав тигру, — я машину свою пришёл посмотреть. Пойдём, покажешь.

— Да как же, — облегчённо выдохнул Кеня, едва мы остались во дворе одни, без лишнего освещения, — не готово ещё! Сроки не вышли! А к сроку сделаем, и так сделаем, как никому не делали, да с огромной скидкой! Брат мой, брат мой родной, вот он лично ею и займётся!

— Я сейчас, кстати, там проснусь кому-то, — пригрозил я в ответ на затихший храп, вовремя мне он про своего брата напомнил. — Ты давай спи обратно, спи изо всех сил, спи так, чтобы здесь слышно было, понял меня? А то ведь я тебе сейчас пошлю кое-кого, колыбельную смурлыкать!

И сразу же храп раздался снова, размеренный такой и громкий, старательный, во всю грудь, а Кеня ещё раз всплеснул ручками да умильно на это улыбнулся, мол, какой у меня брат молодец, всё понял с первого раза, но я умиляться вместе с ним за компанию не стал, а потянул его в тёмный многоместный бокс.

— Машина, — ещё раз пришлось напомнить мне, — где она?

— Так это, — засуетился Кеня во внезапной и искренней печали, — изволите видеть, ваше сиятельство, что такового рода услуги для нас лишь прикрытие, да брату моему развлечение, так что во дворе она, в огороде бывшем, там она, под кустом на сохранении, ждёт, значит, пока некоторые детали придут! А как придут, так мы сразу же её и починим!

Он юлил и упирался, он не хотел идти, но не потому, что прекословил мне, нет, он просто пытался меня заболтать и оттянуть что-то нехорошее, и ещё он был до полного огорчения не рад, что я могу это нехорошее увидеть, и был искренен в своём желании это что-то исправить.

— Пойдём-пойдём, — ласково потянул я его за собой, в заросший огород, и Кеня сдался, и пошёл рядом, чуть повизгивая от досады.

— М-да, — протянул я, рассматривая свою уже вросшую колёсами в мягкую землю ласточку. Зрелище действительно было печальным, и я чуть не выматерился вслух. Побитая, грязная, с полуоткрытыми, заляпанными окнами, со снятыми крылом и дверью, с отчего-то помятым капотом и пробитой лобовухой, грустное это было зрелище, грустное и печальное.

— Так ты у нас, значит, финансист? — спросил я, обходя машину по кругу и копя злость.

— Лепрекон я, — развёл руками Кеня, пытаясь при этом заглянуть мне в глаза, — разве ж вы, ваше сиятельство, сами не видите? А ведь я знатного рода, чистой линии, из самой Ирландии, и золото — вот в чём я силён! Золото — моя страсть, мой смысл и моя жизнь!

— Да ладно, — удивился я, никогда же ирландцев не видел, да и лепреконов тоже, — прямо-таки оттуда? А как тебя сюда занесло, или у нас тут своего дерьма мало?

— Хе-хе-хе, — тут же закатился дробным смешком Кеня, — шутить изволите, ваше сиятельство! А только оказался я здесь волею судеб, только так и никак иначе! Но, если изволите знать — я ведь сначала отплыл со своей чудесной родины в тот удивительный город, что стоит в Азии на перекрёстке всех торговых и морских путей, но вскоре вынужден был эмигрировать севернее, слишком жестока там была конкуренция, дикие края и дикие люди, что с них взять, да и климат мне тамошний не подошёл. После, стало быть, уже в Поднебесной, когда стали там воробьёв всем государством гонять и прочие непотребства учинять, счёл я за лучшее переехать сюда, за реку и скажу вам так, ваше сиятельство, что это было правильное решение! Тихо тут, тихо и спокойно, а золото, чтобы вы знали, тишину любит больше всего и…

— А звать-то тебя как? — перебил я его болтовню, хватит уже, накопил я злобы, настала пора приступать к делу. — Что за имя такое — Кеня?