Нефритовая лиса - Крис Велрайт

— Ты серьёзно думаешь, — перебила Чжа, — что тебе дадут умереть? Когда за тебя уже заплатили?

Она выпрямилась, глядя на Ицин сверху вниз.

— Даже не надейся. Хозяйка найдёт, как отбить свои траты. Только способ этот будет отвратительный. Ужасный. Такой, что сама взвоешь и будешь молить, чтобы тебя снова поставили на колени с тряпкой в руках.

— Мы тебе тут не враги, — вдруг сказала Чжа, устало вздыхая. — Как же сложно с этими богатыми дурами…

Она не смотрела на Ицин, просто говорила в пространство, будто сама себе.

— Вечно вы думаете, что жизнь не может повернуться к вам своим задом. Или считаете, что это еще не полная задница и потому своим поведением норовите проверить насколько может быть глубока дыра в этой жопе? Ну, вот, посмотрите на неё… — она мельком кивнула на Ицин. — Сидит. Глаза красные. Вот-вот разревётся. Ну, поплачь. Может, меньше воды придётся таскать для тряпки.

С этими словами Чжа снова опустилась на колени и принялась сосредоточенно мыть пол. Её движения были точными, выверенными, нерасторопными, но и не медлительными — видно, она делала это не в первый раз. А может, и не в сотый.

Ицин сидела, сжимая тряпку в руке. Грудь поднималась и опускалась судорожно, словно она пыталась удержать что-то внутри, не дать вырваться наружу. Но внутри всё пылало — гневом, обидой, бессилием. Это было хуже, чем слёзы. Хуже, чем боль.

Она шмыгнула носом, стиснула зубы и медленно начала водить тряпкой по полу, точно повторяя движение Чжа. Только получалось… плохо.

Сначала она просто размазывала грязь. Вместо того чтобы сделать пол чище, на нём оставались разводы. Тряпка скользила неловко, цеплялась за сучки в досках. Вода капала и лилась по запястьям, стекала под локти.

После третьего отжима кожа на ладонях начала ныть. Сырой материал тряпки, грубая ткань и деревянное ведро быстро сделали своё дело — в местах, где тряпка тёрлась о кожу, появились первые болезненные участки. Пузырящиеся, розовые. Будущие мозоли.

На пятом отжиме тряпка скользнула у неё из рук и упала обратно в грязную воду. Ицин уронила голову. Слёзы, которых она так упорно не позволяла себе, сами скатились по щекам. Не от жалости к себе — от злости и боли. От того, как мало значат её руки теперь. Как ничтожна её воля.

С каждой новой попыткой отжать тряпку пальцы болели всё сильнее. Кожа натянулась и трескалась, белая и покрасневшая. На левой ладони вскрылся тонкий слой кожи — мозоль не выждала до вечера.

Она не издала ни звука. Только дыхание стало сбивчивым, плечи дрожали. И всё же она продолжала водить тряпкой. Медленно. Неловко. Как будто тем самым пыталась стереть не грязь с пола — а собственную обиду. Свой позор.

— Ладно, хватит, — вдруг сказала Чжа. Её рука легла на плечо Ицин, неожиданно легко, почти по-доброму. — Я тут доделаю. Иди посиди, передохни.

Голос её был не таким, как раньше — без колкостей, без насмешки. Просто усталый, ровный. Будничный.

Ицин удивлённо подняла на неё взгляд. Вчера ей казалось, что Чжа ненавидит её, что презирает, издевается, получает удовольствие от унижения. Но теперь… теперь перед ней была просто девушка. Не жестокая — скорее просто грубая.

Чжа, не дожидаясь согласия, уже нагнулась и ловко подхватила тряпку. Её руки работали быстро и уверенно. Она отжимала тряпку одним движением, точно знала, где и как провести, чтобы на полу не осталось разводов. Ни одна мышца на её лице не дрогнула от усталости.

Ицин медленно отошла в сторону, села на краешек подушки у стены. Она молча наблюдала, как Чжа заканчивает за неё эту грязную работу.

— Спасибо, — тихо прошептала Ицин, опустив взгляд.

Чжа ничего не ответила. Только бросила через плечо на нее взгляд и улыбнулась.

Глава третья

Дни сливались в однообразную цепь тяжёлой рутины — мытьё полов, подача полотенец, чистка посуды. У Ицин руки теперь почти всегда были перевязаны — кожа стерта до живого, ладони пылали, а пальцы будто больше не гнулись. Каждый вечер Чжа приносила ей тонкие полоски ткани и аккуратно перевязывала раны, приговаривая:

— Руки у тебя, конечно, госпожиные… Но ничего, натренируем.

Белый Лотос тоже не осталась в стороне — принесла мазь с горьким запахом трав и пару перчаток из мягкой кожи. Правда, те помогали слабо: скользили, сжимали пальцы, делали движения неуклюжими.

В один из дней, пытаясь особенно усердно отдраить позолоченный кубок, Ицин слишком сильно надавила — и дно прогнулось внутрь. Она застыла, держа деформированную чашу в руках. Послышался грохот шагов и крик поварихи:

— Вот криворукая! — заорала она, указывая на Ицин ложкой, покрытой жиром. — Как ты с мужиками-то обходиться будешь? Тоже им причиндалы погнёшь⁈ Бестолочь.

Ицин вспыхнула. Она еще не понимала всех слов на тивийском, но догадалась, о чём речь. Подобные намёки звучали оскорбительно. В доме Дзяо такое было немыслимо. А здесь это было в порядке вещей.

— Ничего страшного, — вздохнула Чжа, подойдя и осторожно взяв кубок. — Скажу, что это я на него села.

— Кто тебе поверит? — фыркнула повариха. — Ты его моешь уже десятый год. Как будто ты не знаешь, что к чему.

— А я скажу, что села на него задницей, — спокойно ответила Чжа, прикладывая вмятину к своей ягодице. — Все знают, как я люблю сесть и пощелкать тыквенные семечки.

Повариха прыснула, но потом снова погрозила ложкой.

— Уж смейся, смейся. А долг-то хозяйке кто будет возвращать, а? Вот эта твоя новенькая пусть и платит. Хозяйка с неё три шкуры спустит.

— Это моя вина, — тихо сказала Ицин, поднимая глаза. — Я понесу наказание. Не нужно выгораживать меня.

Но Чжа махнула рукой:

— Твой долг и так такой, что до старости не выплатишь. А мне всё равно. Я не хочу отсюда уходить.

Эти слова повисли в воздухе, будто кто-то открыл в комнате ставни, и в душную кухню ворвался поток воздуха. Ицин не понимала, как можно не хотеть отсюда выбраться.

Чжа снова уселась на корточки у тазика с посудой и протянула ей один из менее хрупких предметов:

— Держи. Это вряд ли погнёшь. Только не забудь: сначала замочи, потом мыльной стороной, и только потом тыльной — иначе будут разводы.

Но самое жуткое оказалось впереди.

Мыть полы, стирать простыни, утюжить одежду и драться с посудой