Нефритовая лиса - Крис Велрайт

Ицин совсем не хотела жертвовать свои подарки огню или воде, или отдавать их в храм. Ведь если она будет вынуждена уехать в чужой дом, то имеет право взять с собой только то, что принадлежит ей, а кроме подарков, обуви и одежды у нее не было ничего своего. И кто знает, как будут к ней, относится в семье мужа, всегда нужно иметь что-то, что можно продать или обменять, например для того, чтобы расположить к себе чужих слуг. Но она побоялась спросить мать о том, что же тогда останется ей, если она раздаст все духам. Вдруг если она разозлит ее, то та запретит идти на ужин.

Когда Ицин была готова, Тай Дзяо коснулась ее лба пальцами, прошептав мольбу одному из духов:

— Убереги мое дитя от дурных мыслей и соблазнов. Если ей вдруг захочется сказать неподобающие слова, то сделай ее немой.

Ицин никогда не нравилась вера матери. С возрастом и вовсе ее начинало это раздражать. Все посмеивались за их спиной или боялись, обходя стороной, как будто они были больны чем-то заразным. Она сомневалась в существовании духов, даже яростно это отрицала, потому что стыдилась матери. Поэтому Ицин еле сдержалась, чтобы не возмутиться, когда Тай Дзяо добавила перед выходом:

— До начала праздника твоего совершеннолетия, мы поедем к шаманке. Духи должны узнать, что ты стала взрослой. Поэтому постарайся не злить их до этого момента.

* * *

Вся жизнь Ицин проходила внутри стен этого поместья. Она знала каждую дощечку на длинных верандах, каждую трещинку в каменных стенах. Она видела, как взрослели или старели лица слуг, как старая посуда заменялась на новую, и даже запоминала, в какие углы закрадывалась пыль, пока её не сметали. Это был её мир, знакомый до мельчайших деталей, и сама мысль о том, что однажды придётся его покинуть, вызывала в ней неподдельный ужас.

Чем ближе она подходила к обеденному залу в главном здании, тем сильнее нарастала решимость сделать всё возможное, чтобы остаться в Сэе. Она не могла допустить, чтобы её лишили дома, её привычной жизни и надежды вновь пройтись по этим знакомым коридорам. Ицин знала, что не сможет так просто отказаться от мира, который был для неё всем.

В огромном зале поместья царила изысканная гармония, где каждый предмет рассказывал свою историю. Высокие потолки, украшенные массивными деревянными балками с изящной резьбой. Вечерний свет мягко струился сквозь решётчатые окна, проникая внутрь и создавая таинственные узоры теней на гладком, отполированном полу. Этот зал дышал величием и покоем, словно заключая в себе память о прошедших столетиях.

В центре располагались низкие столы из тёмного дерева, блестящие от тщательного ухода. На них стояла фарфоровая посуда, украшенная изображениями морских обитателей. Вокруг столов, на мягких коврах, лежали подушки, вышитые золотыми нитями, каждая из которых словно приглашала гостей присесть, расслабиться и погрузиться в неспешную беседу, наслаждаясь изысканными угощениями.

На стенах зала висели длинные свитки с тонкой каллиграфией и пейзажами в стиле шань-шуй: горы, скрытые дымкой, одинокие сосны на утёсах, спокойные реки, бегущие между холмами. В воздухе витал тонкий аромат благовоний — сладковатый запах сандала смешивался с мягкими нотами жасмина.

За столом сидел отец — Ван Дзяо и брат — Чжэнь. Рядом стояла наложница Фань, её лицо было бесстрастным, но взгляд скользил настороженно. Мать Ицин, следовала строгому порядку: сначала поклонилась своему мужу, затем его сыну. Ицин повторила её действия, склонившись с почтением. Отец, не сказав ни слова, махнул рукой, разрешая женщинам занять свои места.

Тай Дзяо села неподалёку от отца, а наложница Фань села рядом с ней, плавно устроившись на подушке. Ицин заняла своё место немного поодаль, всё ещё чувствуя, как воздух вокруг был пропитан напряжением. Слуги стояли вдоль стен, глядя вниз, их лица были сосредоточены и напряжены. Никто не разговаривал.

Ицин незаметно бросила взгляд на отца и брата, которого не видела много лет. Оба сохраняли каменные лица, никак не выражая своих мыслей или чувств. Лишь наложница Фань изредка переводила взгляд с одного на другого, словно пыталась уловить настроение, но её поза оставалась безупречно спокойной.

— Почему суп такой горячий, а лепёшки, наоборот, остыли? — Громко возмутился отец, его голос заставил всех присутствующих вздрогнуть.

— Немедленно убери это! — тут же вскрикнула наложница, резко обратившись к служанке. — Как ты посмела принести такую еду нашему господину?

Служанка, побледнев от страха, начала торопливо кланяться и убирать блюда со стола, её руки дрожали, как листья на ветру.

— Вы даже еду без моего вмешательства нормально подать не способны? — гневно добавил отец, его взгляд был тяжелым и обвиняющим.

— За кухню отвечает Тай Дзяо, — быстро вставила наложница, стараясь перевести гнев отца с себя на мать Ицин.

Тай Дзяо медленно поднялась, её лицо было бледным. Она низко поклонилась отцу, голос её слегка дрожал:

— Я сейчас во всём разберусь, мой господин. Приношу свои глубочайшие извинения.

Её руки были сложены перед собой и Ицин заметила, как их бьёт мелкая дрожь.

— Но повара нанимала наложница, — неожиданно вставила Ицин, её голос был ровным, но в нём читалась дерзость.

Мать бросила неодобрительный взгляд на дочь, призываю ту закрыть рот.

Отец коротко хмыкнул, глядя то на Тай Дзяо, то на наложницу, а в воздухе за столом повисло напряжение, ещё более густое, чем прежде.

— Сядь, — коротко приказал отец, обращаясь к матери.

Тай Дзяо послушно опустилась на своё место. Отец тяжело вздохнул, помассировал виски и всем своим видом показал, как его утомил этот разговор. Служанка поспешно поднесла новое блюдо. Отец взял палочки и принялся есть. За столом вновь наступила тишина, нарушаемая только звуками еды.

— Всё действительно так, как рассказала наложница Фань? — неожиданно спросил он, обращаясь к сыну.

— Уверена, что это всё недоразумение, — тут же вмешалась наложница, не дав Чжэню открыть рот. Её голос звучал ласково, но в нём сквозило самодовольство. — Глупая девчонка захотела большего, чем ей предоставила жизнь, вот и задумала…

Отец отложил палочки, поднял на неё тяжёлый взгляд и прервал:

— Зачем тогда министр по финансам завтра прибывает к нам?

Эти слова прозвучали как продолжение какого-то разговора, который они, очевидно, вели до ужина. И Ицин никак не могла понять, о чем идет речь и почему все так расстроены.