Нефритовая лиса - Крис Велрайт

— Скорее всего, министр хочет принести извинения за то, что было нанесено оскорбление нашему сыну, — наложница тут же сменила тон, посмотрев на Чжэня с таким благоговением и гордостью, будто он был статуей бога.

Отец некоторое время молчал, его лицо оставалось непроницаемым. Затем он вдруг резко откинулся на спинку стула и усмехнулся.

— Смотрю на тебя, дражайшая Фань, и никак не могу вспомнить, по какой причине выбрал тебя в наложницы и привёл в свой дом, — произнёс он с хладнокровием, от которого воздух в комнате, казалось, похолодел. — Возможно, ты действительно была когда-то красавицей, пока не постарела и не разошлась в ширь. Потому что ума в тебе я не замечаю. Ты серьёзно считаешь, что сам министр финансов оставит свои дела и прибудет в эту богом забытую дыру, чтобы приклонить колени перед нашим сыном?

Наложница побледнела, но не решалась ответить, опустив взгляд на своё блюдо.

— Я отпрыск благородного человека, — Вмешался в разговор Чжэнь. В голосе брата слышалась неприкрытая лесть к отцу. — Ваши прошлые заслуги до сих пор вызывают уважение в стенах дворца. Поэтому к нам и выслали министра, чтобы разрешить сложившуюся ситуацию. Не будет же такой человек, как вы, отец, обсуждать дела с семьи с каким-то мелким чиновником?

— Но почему прибудет именно министр финансов? — гнев отца чуть поутих после таких слов.

— Потому что вы были правы, во дворце действительно полный бардак с министерствами. Их главы настолько хотят угодить правителю, что хватаются даже за те дела, которые не входят в их обязанности. Кто первый успел — того и похвалят.

— Я всегда говорил, что эти бесполезные и жадные чиновники думают только о собственной выгоде, и правителю не следует выделять любимчиков среди них.

Все молча закивали, соглашаясь со словами главы семьи. Атмосфера за столом стала менее напряженной, когда явная раздраженость спала с лица отца. Ицин совсем запуталась в том, о чем идет речь, но чувствовала, что это не лучший момент, чтобы затрагивать тему ее замужества, поэтому она тревожно вздрогнула, когда ее мать внезапно заговорила:

— Ваша дочь делает успехи в тивийском языке, все благодаря тому, что вы позволили нанять ей такого чудесного учителя. — Тай Дзяо бросила взгляд на свою дочь, призываю ту поблагодарить отца, и Ицин склонила голову. — Она уже полностью готова стать женой господина Вона. Мы можем начать приготовления к её отплытию.

— Я ещё думаю об этом, — холодно ответил отец. Он нахмурился. — Возможно, мои намерения могут измениться. Особенно теперь.

Эти слова вселили в Ицин крохотную искру надежды. Её сердце забилось быстрее, и она, набравшись смелости, решила, что другого шанса может и не быть.

— Отец, позвольте мне прочитать небольшой отрывок.

Отец слегка кивнул, разрешив ей продолжить.

Ицин подняла глаза, и её дыхание на мгновение замерло, словно перед прыжком в неизвестность. Собрав всю свою решимость, она начала говорить. Слова на тивийском языке, тщательно выученные заранее, срывались с её губ плавно и уверенно, словно мелодия, которую она долго репетировала. Её голос был неожиданно ровным и ясным, звучал с такой искренностью, что казалось, будто она сама была частью той истории, которую читала. Она держала осанку ровной, взгляд её был сосредоточен, но иногда скользил в сторону, будто она ненадолго уходила вглубь своего воображения. Руки были сложены, но едва заметное движение пальцев выдавало волнение.

Последние слова истории прозвучали так, будто они оставили отпечаток в самом воздухе, наполняя тишину особым смыслом:

— Рыба не может покинуть своей глубины, не погибнув. Достающий её из моря и приносящий в дар, лишь временно утолит голод принимающего. Не потребует ли тот большего, чем уже обещано, и не забудет ли о благодарности, когда получит желанное? Не лучше ли мудрецу избрать другой путь, оставив рыбу в своём пруду?

Напряжённая тишина заполнила зал. Тай Дзяо и наложница не знали тивийского языка, поэтому волновались сильнее прочих ожидая реакции главы семьи.

— Чудесное произведение, — наконец произнёс он. Эти слова заставили всех за столом облегчённо выдохнуть, но в сердце Ицин они породили неясное беспокойство. Отец поднял глаза на дочь, его взгляд был холоден. — Я многому тебя научил: разбираться в поэзии, видеть мир глазами мудрецов, уметь считать и складывать слова в стихи. Как много сил я вложил в тебя!

Он сделал паузу, затем продолжил:

— И я надеялся, что твоя мать вложит в тебя не меньше, обучив тебя правилам и нормам поведения, тому, что подобает, а что нет женщине. Хороших же вы воспитали мне детей! Сын, променявший добродетель на грязное желание, и дочь, решившая поучать отца!

Отец резко бросил палочки на стол. Они отлетели, ударившись о тарелки, и исчезли среди посуды.

— Я привёл вас в свой дом, — продолжал он, поднимая голос. — Я потакал вашим слабостям и глупостям, тратя деньги на украшения, одежду и еду. От вас требовалось лишь одно: родить сына и воспитать его достойным наследником. Хорошо же вы отплатили мне за моё доброе отношение к вам!

Тай Дзяо вскочила из-за стола, её лицо было бледным, а движения поспешными. Она опустилась на колени перед отцом, склонив голову так низко, что её лоб почти касался пола. Но прежде, мать кинула взгляд на Ицин, рассчитывая, что та тоже кинется на пол, но она сидела, окаменев от ужаса. Ей еще никогда не приходилось видеть гнев отца, направленный на нее.

— Прости мою несмышлёную дочь, — взмолилась она. — Она так нервничала, что, вероятно, перепутала слова и сказала то, что не следовало. Она немедленно принесёт свои извинения и будет молить богов и духов о твоём прощении!

— Духи! — громко воскликнул отец, глядя на Тай Дзяо. — Опять эти духи! Сколько можно⁈ Может, твои бесконечные мольбы к ним и есть причина всех наших бед?

— И правда, — наложница быстро подхватила эту мысль, её голос прозвучал с вызовом. — Как ещё объяснить поведение моего оступившегося сына, который всю жизнь был верен своей семье, почитал отца и мать и мечтал лишь о том, чтобы прославить ваше имя, господин? Все эти проклятые демоны, которых кормит мать Ицин!

— Я никогда бы… — прошептала мать, но голос её был настолько слабым, что её слова почти потерялись. — Никогда бы…

— Кто знает, какую цену она заплатила, чтобы родить свою дочь, господин?