Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков
7
Встречный бросился наперерез, ухватил Дублона за узду столь рьяно, что едва не взлетел вместе с вскинувшейся мордой.
– Кого Бог послал! Синица – перелётная птица! А ну, осади!
Лицо его горело от винного брожения в крови, глаза сияли мутной слезой счастья.
Потап Семёныч с высоты облучка поинтересовался:
– Что за пир у тебя, Карп Демьяныч?
– Благодетель ты мой! Я вчера вексель протестовал на тысячу рублей! И нынче по полной взял за него.
– Деньги есть, а едешь мужик мужиком, разве что не на телеге.
– Яшка – серая сермяжка! Перун тя тресни! – крикнул купец своему вознице. – Изладишь, так догоняй. А я с Потапом Семёнычем на обдуве! Да по всем по трём!
Попутчик устроился к ямщику под бок.
– В хвост и гриву, Потап Семёныч! Эх, летят ягоды, лимоны. Подбирают Харитоны!..
Потап Семёныч мягко, но решительно защитился локтём от поползновений купца на управление – и вожжей не дал, и кнут передвинул на бок.
8
Дормез тронулся и затеялась беседа.
– Чем нынче торгуешь, Карп Демьяныч? Сказывают, последнее время ты на льне поднимался?
– От него-то, ото льна, чуть и не разорился! Насилу Бог спас. В прошлом году получил изрядный барышок. Дом начал строить для супруги. А нынче у льна неурожай, и я не смог поставить, что законтрактовал. Слава Богу, этот вексель меня от долговой тюрьмы спас.
– Богу молись, а чёрта не гневи, Карп Демьяныч! Слух прошёл, за тридцать тысяч льняного аванса ты лишь возом сахара откупился. Нажива знатная!
– Её-богу! Крест на мне! Больше воза сахара не можно было!
– Хотя и на сахар тоже ведь цены тогда упали.
– Подлинно, благодетель! У меня голова так болела, что чуть не треснула. Всё своё именье пришлось отдать.
– По три копейки на рубль!
– Никак нет-ста! По пяти!
– Так чем же ты нынче пробавляешься?
– Ничем! Видит Бог! Ничем! Подале держусь от долговой ямы. На сына всё перевёл. Теперь он торгует. Нынче поставил мой парень льну на двадцать тысяч!
– Вперёд, конечно, и он тоже законтрактовал? Аванс забрал и своей бабочке тоже дом успел построить…
– Старинный шутник ты, Потап Семёныч! Благодетель ты мой! Полно молоть пустяки – возьмёмся за дело.
– В дороге я не пью.
– Да хоть пригуби! Ну, пожалуй – ста!..
Речь купца становилась неразборчивой. Он норовил выпасть через перильца. Так что когда его бричка догнала карету, Потап Семёныч как младенца перенёс захмелевшего приблуду на сено в его экипаж.[155]
9
Кружились над дормезом призрачные дали.
Копыта коня будто бы ворочали диск земной, и тень от повозки, как зубчик шарманки, пробегала по струнам лесов – всё вокруг пело, звенело, прищёлкивало, толкало под бока.
И в голове прозорливого ямщика в это время тоже кругами расходились, в петлю заворачивались насущные коммерческие соображения.
Трое ломовых дрог с лошадьми держал он в подряде на перевозке олонецкого камня в Питер – может, на развилке в Едрово встретятся?
Да был у него пай в баржах купца Смородинова, из памяти не выходило: как суда в половодье пройдут через волочковские шлюзы?
К тому же намеревался Потап Семёныч купить токарню с кузней в Яжелбицах: не перебили бы проворные охотники…
Лес кончился. Земля распахнулась пашнями.
Запахло парным мясом.
Вспоминалась Потапу Семёнычу изба в далёкой Синцовской, пропитанная варевом родовой жизни.
С языка излилась егорьевская:
…Матушка-скотинка-чистая дорожка,
Травка-муравка, зелёненький лужок.
Заиграю во рожок!..
Журнальный протоколист, оживший внутри дормеза, присунулся к отдушине за спиной Потапа Семёныча.
– Тоскливые песни у русского народа, это правда, – заговорил болезный. – Чай, и твоя душа, ямщик, тоже горестью полнится при виде сей безмерной нищеты и беспросветного невежества. Ничего, брат! Скоро всё изменится для крестьян. Порадеют за вас, несчастных, заступники народные…
Тут просвещённый русский пассажир начала XIX века вроде Алексея Макаровича Ртищева мог бы, пользуясь удобным случаем, разразиться и целой лекцией в духе зрелого декабризма: «Цыган заставим принять Православие, иначе – вон из России. Буйных с Кавказа – в Сибирь! Жидов – в Турцию!»
Можно было бы услышать от него и такие фразы: «монархическая Россия забита и неподвижна», «для благоденствия народа необходим республиканский строй», «отобрать безвозмездно половину помещичьих земель»…
Будучи культурным столичным жителем, он, этот седок, конечно же, имел в своем умственном обиходе и мысли из таких популярных в те годы трудов как «Письмо о китайском торге» А. Радищева, «Делёж земель» П. Пестеля, «Крестьянский социализм» Н. Тургенева.
Подобные путевые беседы были первыми опытами хождения в народ национальных наших гуманистов, которые ставили в своей революционной игре на слабых, на общины – суть колхозы в недалёком будущем, хотя уже тогда в России, как, впрочем, и во все её времена, жизнь держалась на свободных и сильных хозяевах (с ударением на «а»), таких, как наш славный ямщик Потап Семёныч Синцов, не бывших ни царскими прислужниками, ни убогими нищими. Из людей такого типа в те же годы в условиях Соединённых Штатов Америки выковывалась мощь современной нации. (См. «вестерны»).
10
Завиднелся пахарь в поле.
Его корабль с лошадиной мордой в передке плыл по мутной глинистой реке в берегах прошлогодней стерни.
Пути дормеза и этого мужика за сохой сошлись у обочины.
Журнальный протоколист при виде крестьянина явил необычайную живость: приказал остановиться, выскочил из кареты и раскинул руки, словно хотел обнять сразу и мужика, и его клячу.
– Истинному володетелю земли Русской – слава!
Встал меж двух коней – мясистым арденом и костлявым мезенцем – в распахнутой шинели с пелериной сам как норовистый конёк со своими похожими на уздечку усами-бакенбардами.
Сцепил руки за спиной, согбенный, спросил у крестьянина с подобострастием:
– Ты, конечно, раскольник, ежели в трудах по воскресеньям?
– Нет, барин, я прямым крестом крещусь.
– Отчего же в праздники пашешь?
– На неделе-то барщина.
– Как же ты успеваешь хлеб свой доставать?
– Не только праздники наши, а и ночи. Не ленись, так с голоду не помрёшь. Вторая лошадка на подставу. Дело-то и споро.
Журнальный протоколист тяжко озадачился, какой бы следующий вопрос задать из сонма их, кипящих в его голове.
Силился выбрать самый подходящий.
И вдруг опять словно подавился, померк лицом.
Прихлопнул рот ладонью.
В ужимку, скорым ходом убрался с глаз долой за дормез.
Пахарь с ямщиком понятливо помолчали.
Поскольку очередь для вопрошания была теперь как бы уступлена Потапу Семёнычу, он и не преминул этим воспользоваться в своих интересах:
– А что, есть ли у вас в деревне крепкие мужички, с
