Тайные тропы Магуры - Владимир Карпович Чухрий

— Нет, сколько ни плыть щепке посредине, а все же к какому-то берегу ее прибьет, — сказал Любомир. — Вы ждете: пусть нам все наладят, устроят, а мы еще подумаем — говорить спасибо власти или нет. Так?

— Выходит, так, — ответил Гурьян.

Мужики слушали их и посматривали на дверь. Только Лескив, охмелев, заговорил заплетающимся языком:

— Устроят, наладят? Где оно — счастье наше? Я вот уже за шестой десяток перевалил, а еще не видел его — все где-то стороной обходит. Хорошо, что вот еще живой сижу, прости меня, грешного, святая дева Мария.

Любомир повернулся к нему;

— Если о счастье только языком болтать, оно, конечно, стороной пройдет. Вон русские братья наши — сколько невзгод перенесли, зато всем дорогу к новой жизни показали. Нам тоже. Только и осталось, что по-хозяйски в своем доме порядок навести. А что не перевелись охотники мешать нам — так и надо с того начать, чтобы оторвать когти с лапами тем, кто мешает.

Осторожный Андрей Репянчин, носивший кличку «Счастливого газды» в связи с рождением десятой дочери, стал протискиваться к двери:

— Спасибо, хозяин на добром слове и знатном угощении. Однако пора и честь знать. Пойду, а то, неровен час, моя Оксана нагрянет.

Мужики засмеялись. Они хорошо знали крутой нрав предводительницы женской половины села. Обладая необычайной физической силой, Оксана — поссорятся ли мужики, повздорят ли сварливые соседки — была тут как тут. Если не помогало слово, она хватала заводилу за загривок и под общий одобрительный смех давала такого пинка ему, что тот спешил скорее укрыться за первым плетнем.

Вслед за Репянчиным поднялись остальные и, несмотря на уговоры хозяев, стали уходить из хаты. Последним вышел Лескив. Довольный собой и угощением, он, выйдя на улицу, сипло и фальшиво затянул: «Полонина, ты свитку наш…»

Оставшись с матерью, Любомир подпер скуластое лицо руками и задумался. Он еще плохо знал, что за бандиты действовали в их районе. Не знал, что семья Дидовиченко целиком вырезана «стрильцями» за то, что отказалась помогать им, а три другие семьи лишились кормильцев, которые неодобрительно отозвались о «деятельности» бандитов. Не знал и того, что две недели тому назад был застрелен Супрун — молодой газда с хутора Выжний — за отказ вступить в банду. Многого еще не знал Любомир и теперь старался понять, что сталось с мужиками, почему они ему не доверяют? Тягостное раздумье прервал скрип двери. Это вернулись Гурьян и Мигляй. Без приглашения усевшись, лесник поставил на стол бутылку водки.

— Хороший ты парень, Любомир, люблю таких. Вот, была у меня схоронена, — и он наполнил три стаканчика, — за твое благополучное возвращение.

— Да, да, за возвращение, — поддакнул Мигляй.

Выпив, Гурьян понюхал корочку и осведомился;

— Так ты правду говоришь, что тебя ограбили? Вот сукины дети. А ты не заприметил их? Не знаешь их?

— Не представились, — отрезал Любомир.

Гурьян успокаивающе протянул:

— Ничего. Может быть, мы сможем вернуть то, что забрали.

— У нас есть один знакомый, он поможет с этим делом, — всунулся в разговор Мигляй.

— А я, кажется, не просил вас об этом. Все мое при мне.

Мигляй выпятил нижнюю губу, изумился:

— Чудак! Пан лесник желает помочь, а он отказывается…

— Какой я тебе пан! Тоже мне, образованная власть! — вскипел Гурьян.

— Виноват, оговорился, товарищ лесник. Привычка — понимать надо.

Гурьян пожалел, что захватил с собой болтуна Мигляя. С Любомиром он решил больше не говорить, и так все яснее ясного.

— Не принимай его всерьез, Любомир. Сболтнул он по пьянке. Сам подумай — как бы я мог разыскать твои вещички? Просто жалко тебя стало.

Попрощавшись и пригласив Любомира зайти как-нибудь, Гурьян направился к выходу. Засеменивший вслед Мигляй возле двери остановился и сухо заявил:

— Вам надлежит явиться ко мне в сельсовет для взятия на учет и прочего. Принимаю по этим вопросам после обедни.

— Хорошо, завтра зайду, — согласился Любомир.

Когда отошли от хаты, Гурьян остановился и, смерив уничтожающим взглядом Мигляя, процедил:

— Ну и дурак же ты, истинный бог, дурак! — И, сплюнув, круто повернулся на каблуках. «Сволочное дело получилось», — невесело подумал он.

БРАТЬЯ ВСТРЕТИЛИСЬ

С Магуры спустилось стадо, и село зажило вечерними заботами: кто носил воду для скотины, кто тащил охапку травы, кто, надрываясь, кричал, разыскивая пропавшую курицу, кто просто сидел возле ворот и смолил самокрутку. Солнце уже скрылось за потемневшими горами, но косые лучи его еще рассеивались в вышине.

На берегу ручья, недалеко от хаты Задорожных, в зарослях крушины и ольшаника лежали трое бандитов. Володька Задорожный вслушивался в привычные вечерние звуки Радинского. Голоса односельчан, лай собак, скрип дверей, ворот, даже калиток — все он узнавал. Ему казалось, что он еще мальчишка и теперь дожидается, когда наказавшая его днем мать выйдет из хаты и певучим протяжным голосом позовет:

— Во-лодь-ка!

Его сподвижники, растянувшись на траве, курили, а он все думал и думал, вспоминая брата. Далекие воспоминания сжимали сердце тоской по безвозвратно ушедшему детству. Впервые проснулось чувство одиночества, беззащитности, зависти к сельчанам, которые стали теперь такими чуждыми. За время пребывания в банде ему редко приходилось раздумывать над прошлым, настоящим и будущим. Прошлое — черт с ним! — ушло и не вернется. Настоящее было малопонятным, будущее — туманным!

Встревоженный вестью о возвращении брата, которого он считал без вести пропавшим, Володька отправился к родному дому, чтобы хоть издали взглянуть на Любомира. Но к тому явились гости. И пришлось залечь.

Любомир после ухода Гурьяна и Мигляя слушал повествование матери обо всем, что было без него, о тяжкой жизни при гитлеровцах, о беспутном Володьке, который украл что-то, а потом испугался наказания и убежал к бандитам.

Сумерки сгустились. Голоса стали звонче, а людей уже было трудно различить. Обозленный неудачей, Володька зашипел на лежавших рядом бандитов:

— Вам что, фонарей навешать, чтоб прикуривали друг от друга?

Дружки послушно укрыли цигарки. А он еще больше озлился на них за покорность и решил: «Пойду прямо в дом. Что будет, то будет. Или, нет, посмотрю в окно и достаточно». Повернувшись, прошептал:

— Следить за хатой. Ждите, пока не вернусь. Добре?

— Уг-у, — промычал бандит Проворный, — долго будешь там?

— Нет! — коротко бросил Володька, встал и направился к дому.

Не заметив ничего подозрительного, он вынырнул из-за бывшего коровника, пересек двор. Прижавшись к стене, несколько минут простоял неподвижно. Из окна пробивался свет. Володька нерешительно подошел. За столом сидела мать. Вытирая кончиком платка глаза, она что-то говорила. Спиной к окну сидел в розовой шелковой майке брат. Володька видел его