Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Ой, рано-рано, от бора до бора!
От бора до бора, в зелену дуброву!
Ой, рано-рано, в зелену дуброву!
Положу русалку под тяжелый камень!
Ой, рано-рано, под тяжелый камень!
По дороге вдоль реки из Люботиной веси шла толпа девушек с охапками травы в руках. Все были одеты в праздничные поневы и сорочки, с заплетенными косами, с пышными венками на головах – последними перед Купалой.
Только одна еще несла в себе силу дикой стихии: идущая впереди была в одной белой рубахе, увитая жгутами из травы и цветов, в огромном венке, закрывающем лицо, с распущенными светло-русыми волосами.
Заканчивались русалочьи велик-дни.
Развились венки на березах в роще, уплыли цветы вниз по Великой.
Оставалось последнее – проводить русалок из земного мира туда, откуда они пришли.
Положу русалку под тяжелый камень!
Ой, рано-рано, под тяжелый камень!
Здесь ей почивати, лето летовати!
Ой, рано-рано, лето летовати!
Здесь ей почивати, зиму зимовати!
Ой, рано-рано, зиму зимовати!
Сквозь свисающие на лицо хвосты венка Эльга почти ничего не видела перед собой, и Володея с Беряшей вели ее за руки, держа через спущенные длинные рукава. Она действительно чувствовала себя выведенной из этого мира – кем-то таким, кого сейчас положат под белый камень и оставят там.
С тех пор как она побывала у Буры-бабы, ей не было покоя.
Хотя, пожалуй, не Бура-баба была в том виновата.
Все изменила смерть отца.
Эльга никак не могла привыкнуть, что он не вернется никогда, но ей уже приходилось считаться с тем, что его нет. В душе все смешалось: боль потери, чувство беззащитности, тревога перед будущим.
Сильнее всего мучила неясность этого будущего.
Последние годы она прожила, твердо зная, что ей предстоит: выйти за Дивислава и стать княгиней зоричей. Но необходимость мести за отца развернула ее мысли к другому – опять к Ингвару, сыну Ульва.
Это значило – не кривичи, а ильменские поозеры, не Зорин-городок, а Волховец.
А еще – для брака с Ингваром не нужно идти в лес к медведю.
И сколько мать ни убеждала, что это необходимо для обретения силы, нужной ей как будущей матери сыновей и старшей жрицы племени, что-то в душе Эльги упорно этому противилось.
Она слишком хорошо помнила, каким холодным, темным ужасом веяло на нее от косматой фигуры среди ветвей, поразившей ее еще в детстве, и от этой старухи-птицы на полатях, которая пряла ее судьбу…
В камне тебе спати
Ой, рано, спати!
Поле не топтати!
Ой, не топтати!
Набросав травы под самым боком огромного камня, Эльгу положили на зеленую постель и закидали сверху тоже травой.
Похоронили.
Вернули земле-матушке.
Мы русалку проводили,
Рано-рано проводили!
В чистом поле схоронили!
Рано-рано схоронили!
Ушли.
Смех и голоса постепенно стихали и наконец совсем растаяли вдали.
Уже можно было встать, отряхнуться и идти потихоньку домой, но Эльга продолжала лежать. Приподнимая веки, она видела небо через завесу трав – наверное, так смотрит настоящая русалка из-под земли.
От густого травяного запаха кружилась голова, душа воспаряла, Эльга почти не чувствовала своего тела, почти забыла, кто она такая и что с ней. Она будто застыла на развилке и ясно видела две дороги, уходящие в разные стороны. Одна – в сумрак, в чащу леса, откуда веяло темной силой земли. Оттуда смотрели бесчисленные поколения предков ее матери – до старого князя Судислава, который привел свой род на эти берега. За его спиной возвышался Крив, родоначальник племени кривичей и земное воплощение Велеса, похожий на каменного идола с неразличимыми чертами. А совсем в глубине тьмы лежал в берлоге медведь – предок вообще всех людей. Тот самый, который должен был наделить ее силой рожать сыновей, достойных продолжить славу рода.
А вторая дорога уводила вверх, в сияние света, но там ничего не было видно. Ясно было только, что нужно подниматься по реке жизни, к небу, откуда текут все реки, но даже ближайший отрезок пути мешало видеть солнце, слепящее глаза.
Краешком сознания Эльга понимала, что с ней происходит: сделавшись «умершей русалкой», она встала на тропу богов и может увидеть свою судьбу – ту, что не открыла ей до конца Бура-баба.
Получить подсказку, узнать, куда же идти!
Хотелось туда – к свету, куда ушли дня три назад киевские посланцы Ингвара, обещавшие увезти ее с собой. К тому жениху, который, должно быть, еще в колыбели требовал кольчугу и шлем.
Подальше от всех медведей…
Но ничего не было видно. Мешала трава и слепящее глаза солнце.
Эльга с усилием овладела собой, села, сбросив с себя траву, вытерла лицо.
Голова кружилась, перед глазами все плыло. Она немного отползла от камня, у подножия холодного даже в этот теплый день, посидела, закрыв лицо руками, потом посмотрела на реку. Вода ярко блестела, отражая синее небо, и казалась дорогой, вымощенной чистым золотом.
Вдруг девушке показалось, что позади кто-то есть. Эльга обернулась и в изумлении опустила руки.
На камне стояла женщина – высокая и стройная, в белой одежде похожая на березу. От красоты ее лица и тепла синих глаз захватывало дух.
Она улыбнулась Эльге, подняла руку и показала на воду Великой. Потом сделала шаг по поверхности камня, второй – уже по воздуху, и растаяла.
Широкий синий плат на ее голове растекся по небу, обернувшись лазурью виднокрая, белая одежда затерялась среди ослепительных облаков. И все же Эльге казалось, что эти глаза все еще смотрят на нее.
И долго она сидела на траве, зачарованно глядя вверх.
Потом встала, медленно вернулась к камню.
Провела рукой по его поверхности – вот здесь она стояла…
Пальцы нащупали выемку. Что это?
Эльга встала на цыпочки, чтобы лучше было видно, пошарила по валуну и обнаружила продолговатое углубление. Больше всего это было похоже на след женской узкой ножки – такой же, как у нее самой.
Да, вот здесь она ступила, уходя в небо.
Но что это была за женщина, способная уйти в небеса, легчайшим касанием оставив след на твердом древнем камне?
Лада? Суденица-Доля? Солонь – Солнечная Дева? Может быть, Фрейя, о которой Эльге еще в детстве рассказывал отец?
Как тут угадать?
Выбрав из кучи травы самые лучшие цветы, Эльга покрыла ими след богини, касаясь камня так ласково, будто это могла почувствовать небесная гостья. Поверхность валуна нагрелась на солнце, но Эльге казалось, что в нем задержалось тепло той нежной ножки.
Душу ее заливала благодарность, которой не вместил бы даже воз цветов. Впервые за эти дни ее наполняло чувство тепла, покоя, уверенности.
Кто бы ни была та женщина, она хотела Эльге добра и указала дорогу.
Теперь девушка могла найти в себе смелости на то, чтобы оторваться от рода и семьи, от судьбы, благословленной предками по матери, и пуститься в путь под покровительством одних лишь богов.
Ну и еще варяжских предков отца – они хорошо знали, что значит бросить все и уйти в поисках счастья, надеясь лишь на свою удачу. А удачи у нее было много – ведь ей оставили ее по наследству не только отец, но и сам Одд Хельги!
После проводов русалок Эльга сказала мне, что больше не хочет ждать.
Я едва не пошутила, что русалочьи похороны пошли ей на пользу: она вернулась из-под Ладиного камня такая радостная, какой я давно ее не видела. Ее глаза сияли, да и вся она будто светилась изнутри. Ушла тревога, которая давно ее томила, а меня – еще сильнее, потому что она почти не говорила со мной об этом. Она сделалась уверенной, полной ожидания чего-то хорошего. Я даже заподозрила, что Мистина тайком воротился и сумел с ней повидаться, но она в ответ на мои расспросы посмотрела на меня с удивлением и покачала головой: Мистину она с тех пор не видела.
А я надеялась, что скоро мы его увидим.
Для этого нужно было уйти из дома, чтобы все думали, будто мы отправились к медведю. Тогда у нас будет целых три дня, прежде чем родичи хватятся.
А когда девушку увозят украдом, то она считается законной добычей похитителя, если их не настигли до следующего утра, так что наше дело будет сделано, и Мистина получит право распоряжаться Эльгой: взять себе
