Облака на коне - Всеволод Шахов

Николай засмеялся, наклонился, стал снимать лыжи.

– Ты сегодня в хорошем настроении… а это редкость страшная! – Николай узнал насмешливый голос Дёмина, хотел придумать язвительный ответ, но на ум ничего не приходило.

– Серёжка! – Николай разогнулся, резко повернулся – рядом с Дёминым стоял Паньков. Пожал обоим руки, похвастался: – А я только что Умберто Нобиле встретил.

– Тоже невидаль! – Дёмин горделиво расправил широкие плечи, – он к нам в «пилотскую» заходил, пока ты на лыжах где–то мотался. Вопросы ему задавали… Он, конечно, глыба мирового масштаба!

– Ну, я тоже с ним поговорил. Собачку его подразнил. Кстати, послушай! – Николай стал насвистывать уже прилипшую к языку мелодию. – Что за мотив? – лукаво прищурился.

– Ха! Нашёл чем удивить, – Дёмин даже крякнул, – это ж сейчас самая популярная песенка «С одесского кичмана», Утёсов поёт.

– Эх ты! – Николай хлопнул Дёмина ладонью по плечу. – Это французская песенка «Я ищу Титину». А Титина – это собака породы фокстерьер, а хозяин у неё – Нобиле.

– Чего? – Дёмин вылупил глаза.

– Ещё скажи, что в её честь песенку сочинили, – Паньков засмеялся.

– Ну, не знаю в честь неё ли… – Николай взял в охапку лыжи и палки, показывая, что собирается входить в дом.

– Ладно, вечером встретимся на занятиях, – Дёмин махнул рукой, мол, иди, – и это… «Ноченьку» у тебя лучше получается свистеть.

Николай высунул голову из–за подъездной двери:

– Ну, это да, моя любимая.

2

Маленькая печка–«буржуйка» едва поддерживала в небольшой комнатёнке температуру чуть выше десяти градусов. Если и удавалось согреться, то только облачившись в ватную телогрейку и воткнув ноги в безразмерные валенки. Три девушки, тем не менее, сидели без шапок. Руки, как им ни хотелось, никак нельзя было упрятать в тепло, пальцы, державшие рейсфедер, выполняли скрупулёзную работу – усердно наносили линии на прозрачный пергамент, наложенный поверх чертежа.

Обычно всякий заходящий в эту комнату с очень срочными просьбами приносил с собой не только слова, приносили конфеты, печенье, орехи…

Борис принёс пирожок с яйцом, купленный в обед. Положил его на стол перед Настей и теперь смотрел как её длинные пальцы следовали по контурам чертежа балки. Настя сделала поворот циркулем, оставив чёткий след на пергаменте и подняла глаза. Борис виновато развернул перед ней новые листы чертежей.

– Настенька, очень нужно! Сборка в Долгопрудной простаивает. Вот пять небольших деталей. – Борис театрально приложил руку к своей груди.

Настя покачала головой.

– Сегодня уже не получится, – ткнула пальцем в сторону больших часов на стене.

– Очень прошу, – Борис переминался с ноги на ногу, грея зад у печки, – ну, посуди сама, на улице морозище, гулять не сходить, а так ещё и подзаработаешь. Я уже начальника попросил тебя в смету на надбавки включить. А потом, недели через две, уже март наступит, монтаж дирижабля начнём, там и выходной можно выпросить.

– Да, это сейчас так говоришь, а потом опять что–нибудь не состыкуется и снова сверхурочные работы.

Борис сделал было шаг к следующей девушке, но Настя вдруг согласилась.

– Ладно, давай… Что вы такие неуёмные с этим кораблём. То Харабковский, то Катанский прибежит – все шумят, рассказывают…

– Настя, так это наша жизнь, – Борис улыбался, – дай расцелую тебя. Чмокнул в щёку.

– Ну, а ещё женатый человек, – Настя зарделась.

– Да ты не понимаешь, как от вас, копировщиц, всё зависит. Без копий производство без дела стоит.

– Ладно–ладно, не обожествляй! – девушка постарше, за вторым столом, прервала хвальбу, – лучше вот что расскажи… слово тут увидела. Ткнула пальцем в бумагу: – Вот… кат… кате–на–ри–и. Что это за зверь такой? Иностранное, что ли, словечко… ты, вроде как, во Франции жил, может знаешь.

– А, катенарии, – Борис вскинул голову, – так это новое… в переводе на русский – «цепь». Особый крепёж оболочки дирижабля к килю, – посмотрел на испуганно замершие выражения лиц девушек, но продолжил, – киль – это жёсткая основа дирижабля, по всей нижней части, чтобы оболочку удерживать… это для больших кораблей… а к нему уже гондола крепится.

– Ой, столько новых слов сразу… столько слов… – оживилась и девушка за третьим столом, но снова уткнулась в работу.

Борис засмеялся. – Да я и сам не успеваю запоминать. Итальянцы столько нового привезли с собой. Считай почти год прошёл… – Борис вскинул подбородок и прикрыл глаза, вспоминая, – ну да, в мае, вроде, числа двадцать второго приехали. Тогда за три месяца проект первого дирижабля начертили, а всё равно что–то новое да появляется. Ничего, скоро будем и свои конструкции придумывать. Учимся…

Настя спустила Бориса на землю: – У вас там внизу, в большой комнате, небось холодина?

– Ничего, к концу дня надышали, терпимо. Да и потом, нам можно в рукавицах руки греть, пока думаешь. А как придумаешь, так потом быстренько десяток линий сделаешь и снова греть. Это вам надо постоянно пальцами работать.

– Когда же эти морозы кончатся?.. хотя… только ведь недавно начались, – Настя уже закрепляла кнопками на доске чертёж Бориса, – приходи к девяти вечера – сделаю.

– Настенька, спасибо, – Борис засиял, – отлично, утром успею в Долгопрудную всё отправить. Ладно, я убежал, не буду мешать.

Борис развернулся и увидел на двери большой плакат. На жёлтом фоне, вполоборота, был изображён Ленин с неизменно вскинутой вперёд правой рукой. Над ним плыли большие дирижабли. Красными буквами на каждом выведены названия «Сталин», «Ленин», «Старый большевик», «Правда», «Клим Ворошилов» и ещё… ещё. Снизу, – толпа счастливых людей, – развернули транспарант с призывом «Построим эскадру дирижаблей имени Ленина». Борис отметил про себя, что аляповато нарисованная хрупенькая причальная мачта не могла бы удержать такие большие непропорционально изображённые корабли. Усмехнулся, снова повернулся к девушкам, направил указательный палец на плакат и демонстративно вызывающе спросил:

– Как думаете, девчата, построим?

Те подняли глаза, заулыбались:

– Построим, обязательно построим!

Только Борис вышел, из комнаты, как услышал топот ног по шаткой деревянной лестнице и узнал голос Катанского:

– Спускайтесь все вниз. Там столы чертёжные привезли, инструменты всякие… которые Нобиле в Германии заказал.

Желающих поучаствовать на такелажных работах оказалось предостаточно – молодёжь резво неслась вниз. Борису пришлось перепрыгивать через ступеньки, чтобы не создавать затор. Благо всего два этажа.

Телегу, нагруженную доверху, уже окружила гурьба молодых конструкторов. Каждый осматривал большие ящики, пытаясь читать надписи на немецком языке. Мелом стояли пометки по–русски: «Москва, Дирижаблестрой» и множество непонятно что значащих цифр.

Харабковский выбежал в гимнастёрке, застёгнутой на все пуговицы. Подскочил к вознице и потыкал перед ним важной бумагой с печатью:

– Вот, смотри,