Благовест - Алиса Клима
– И Григорию Александровичу! – добавила страстно Вера. – Именно благодаря ему малыша не отправили в Дом малютки…
– Вера! – вырвалось у Ларионова. – То есть Ира… Прошу тебя… Не о том сейчас речь. Подготовь Полину. А вам я вот что предлагаю: мы отправим вас с Гришей в Сухой овраг. Ларису похоронили там… Поживете с месяц у хороших людей. Приглядитесь. Ребенок – не игрушка! Конечно, я не против того, чтобы Гриша жил с родным отцом. Но ведь вы не были готовы им стать. И я не могу просто отдать вам ребенка, не уверившись в вашей благонадежности.
Корабельников продолжал интенсивно кивать, ища поддержки у Веры.
– Это хорошее решение, – сказала она. – Вам нужно успокоиться и побыть с сыном в обычных условиях. У вас ведь есть где жить?
– Да, – сразу же подтвердил Корабельников. – Есть квартира родителей в Москве – мою конфисковали. Возможно, удастся вернуть… Один из хороших людей в администрации Ухтпечлага сказал мне, что в Москву вернуться возможно. Но надо прибыть туда из какого-нибудь населенного пункта, не связанного с Ухтпечлагом. Звучит необычно, но что во всем творящемся вообще обычного?..
– Вот как?! – воскликнула Вера. – Выходит, если я останусь жива и освобожусь, я смогу вернуться домой?!
Она вдруг так очевидно воспрянула, так возликовала… Ларионов смотрел на нее и впервые за все долгие месяцы ее пребывания в лагпункте видел, как она желает выйти из заключения и вернуться в родной дом – в Москву. Он впервые увидел в ней жажду освобождения.
– Я пока сам не прошел этот путь, – сконфузился Корабельников под пристальным взглядом Ларионова. – Я лишь говорю о том, что посоветовал мне тот хороший офицер…
«Хороший офицер», – вздохнул Ларионов. Как мало надо людям, чтобы снова начать верить кому-то, чтобы снова начать планировать жизнь.
– Это правда? – спросила Вера с полными слез глазами.
– Зависит от деталей приговора, – ответил Ларионов сухо.
– А мой?! – настаивала Вера. – Мой приговор позволяет попасть домой?
– Думаю, да, – немного уклончиво ответил Ларионов. – Если ничего не поменяется…
Вера оторопела. Как она могла быть столь глупа? Ведь знала лучше Ларионова, как быстро все могло поменяться и менялось. Но тут же снова воспрянула и взяла вдруг Корабельникова за руку.
– Но ведь веру у нас никто не может отнять? – сказал она.
Тот встретился с ней глазами, и они поняли, что теперь уже были дружны.
– Веру – никто, – промолвил Ларионов и устремил взгляд в окно.
Там каждый день появлялось все больше признаков зимы. Березы первые зацветали весной и первые же прощались с золотом осени. Ларионов радовался, что лагерь стоял посреди хвойного леса. Хвоя оставалась темнеть всю зиму, балуя пейзаж цветом, делая его не таким унылым и тоскливым, как в оголенных лиственных лесах.
Какие странные и страшные судьбы разворачивались перед его глазами. Эти стечения обстоятельств, словно кем-то подстроенные, вымащивали нерукотворный путь, на котором появлялись и исчезали новые и порой былые персонажи.
Он словно видел все воочию: вот забирают Корабельникова, вот проходит время и приходят за Ларисой. Та еще ничего не может понять, она в оцепенении – муж приговорен к ВМН… Вот ей выносят приговор и отправляют по этапу, а там она начинает подозревать, что беременна; страх сковывает, она боится думать о судьбе ребенка и молчит…
Корабельников жив, сын Ларисы жив, а ее больше нет… Цепь замыкается.
«А Губина? – Ларионов вздохнул. – Встретилась на зоне с некогда потерянным сыном, и он даже не знает, что его мать рядом… И через что этой женщине пришлось пройти, чтобы расстаться с малышом навсегда и найти его вот так, как и я Веру…»
Что их ждет впереди? Ничто не очевидно, ничто не ясно, ничто не точно. Все возможно… Всегда в голове сотни вариантов. Вроде все они продуманы, но неожиданно случается совершенно не тот вариант, что придумывался. Словно какая-то могущественная рука внезапно переводит стрелку, и за секунду до условного поворота влево поезд жизни резко сворачивает вправо…
Прочитать дополнительную информацию
Оперативным приказом НКВД СССР № 00486 «Об операции по репрессированию жен и детей изменников родины» от 15 августа 1937 года определялась карательная политика относительно членов семей осужденных за «измену Родине».
Однако на практике были возможны разные сценарии развития событий: жен арестовывали после родов и года кормления ребенка; аресту подвергали пожилых родителей оcужденного.
Из семьи Александровых не арестовали ни Алину Аркадьевну, ни Киру, ни жену Алеши, Стасю. Такие сценарии тоже не исключались. В конце концов репрессировали полсемьи: такая статистика НКВД удовлетворяла. То, что в деле Веры поменяли ее имя, могло быть как следствием чьей-то ошибки, так и намеренным действием тройки, решившей таким образом оставить лазейку на будущее, проще говоря, пожалев Веру. Второе случалось довольно редко, но все же не исключалось. Освобожденные писали о таких казусах много лет спустя, когда им более не угрожало повторное осуждение.
Стало ли совпадением прекращение агрессивной вакханалии, развязанной при Ежове в главном карательном органе власти, с приходом Берии? Оказалось ли это следствием изменившегося «закона времени»? Либо Берия, как рациональный и прагматичный управленец, был заинтересован в обуздании карательной силы и социального погрома, в итоге которого образовались трудно восполнимые кадровые алопеции?
Так или иначе, но вплоть до прихода Берии власть с казачьей энергией, с мощью буденновской конницы по всем канонам дикого поля рубала не только тех, кто обладал малейшим политическим реноме, но и тех, кто мог когда-нибудь, вдруг, неподобающим образом переглянуться с незнакомцем в трамвае.
Может, поэтому много лет спустя все еще легко было заметить людей с этим прозрачным, ничего не выражающим взглядом словно сквозь собеседника? И, может, поэтому возникло правило «трех рукопожатий», необходимое для определения степени опасности или безопасности собеседника? Ведь опасность действительно существовала: в законах Дикого поля и орды не содержалось понятия презумпции невиновности, а единственно – презумпция вины. И вместо волос надлежало принести голову; и лоб расшибить – но не потому, что дурак, а потому, что иначе накажут.
Глава 11
В доме Ясюнинской в Вахтанговском переулке стоял переполох. С утра все силы женщин были брошены на реализацию самого главного, по мнению Алины Аркадьевны, проекта любой женщины: решающего завоевания будущего мужа.
Кира, со свойственными ей спокойствием и бесстрастностью, все время с весны встречалась с Леонидом Калугиным. В начале сентября к ним неожиданно заглянул Петр Левчук. Очень волновался, был скован весь обед, и с тех пор вестей от него не было.
Этим вечером
