Девочка с косичками - Вильма Гелдоф

У Хемстеде нас настигает гул самолетов. Четыре полоски в небе. Когда они исчезают из виду, со стороны Харлема доносится вой воздушной тревоги. Так часто бывает.

Дороге ни конца ни края. Мы останавливаемся передохнуть чаще обычного. Под виадуками, мостами, иногда просто в поле. Дремлем. Говорим: «Пять минут, не больше!» Так легко поддаться усталости и сонливости, но мы понимаем: если заснешь, то можешь и не проснуться.

От холода все в десять раз хуже. Мое тело дрожит целиком: руки, ноги, даже лицо. Зубы стучат.

По дороге нам встречаются старики, женщины и дети с тачками, санками и колясками. Или на велосипедах с цельнолитыми или деревянными шинами. Или вообще без шин. Едут на фермы в поисках еды. У многих даже обуви нет, только деревянные колоды, привязанные веревками к ступням. Или деревянные башмаки на босу ногу. Безразличные лица, потухший взгляд.

На обратном пути мы встретим их снова, снова увидим, как они устало волочат ноги, нередко стертые в кровь. Я знаю, что ждет их в пути. На больших дорогах самые невезучие нарвутся на пропускные пункты и будут вынуждены отдать все. Вигер рассказывал, как на прошлой неделе неподалеку отсюда один фриц отобрал у девушки мешок пшеницы. Она накинулась на него. Он ее пристрелил.

Заподозрив впереди пропускной пункт, мы разворачиваемся. На велосипеде улизнуть от проверок намного проще, чем пешком. И, когда надо, мы действуем быстро.

На подъезде к Хиллегому Трюс нагоняет меня.

– Есть идея, – говорит она. Лицо у нее красное от холода, она тяжело дышит. – Где-то здесь у фермера прячется Стейн.

– Пф-ф! – фыркаю я. Сделать крюк, только чтобы она могла повидать Стейна? Ну уж нет, дудки!

– Может, у него для нас пожрать найдется?

– Вот оно что! – кричу я. – Поехали!

Найти хозяйство не составляет труда: оно первое после Хиллегома. Мы еще не въехали во двор, а нас уже встречает лаем высокая тощая овчарка. Я отшатываюсь, хоть и вижу, что псина привязана крепкой веревкой. Сидящий на лавке у дома старик в деревянных башмаках и с лопатой в руках вскакивает на ноги.

– Чего вам?

– Я к Стейну, – говорит Трюс.

Собака заходится лаем.

– Лежать! – кричит хозяин.

Овчарка ложится, но не сводит с нас подозрительных глаз.

– И кто ты такая? – Старик держит лопату наперевес, будто хочет нас остановить.

– Я Трюс.

Он молча смотрит на нее.

– Его… э… невеста.

Ее уши вспыхивают. Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться, и энергично киваю. Потом нам будет над чем посмеяться.

– Да, Трюс – его невеста, – подтверждаю я.

Старик зажмуривается, будто узнал ее. И отворачивается. Я слежу за его взглядом: высокая изгородь, теплицы, подсобки. Это не просто хозяйство – целая деревня.

– Его здесь больше нет.

Мы молчим.

– Он хотел… во что бы то ни стало хотел съездить по делам. – Старик проглатывает последние слова, будто уже сказал слишком много.

Трюс смотрит на него во все глаза.

– Что вам известно? – спрашиваю я.

– Да ничего… – Старик ставит лопату на дорожку и опирается о нее. – Не надо было ему уезжать.

Не говоря ни слова, Трюс садится на велосипед.

– Спасибо, до свидания, – говорю я и сажусь в седло. Но тут же снова слезаю. – У вас поесть не найдется?

Старик идет в дом и возвращается с половиной свеклы и стаканом молока. С пенкой. Жирная пенка – самое вкусное.

Вскоре я, изо всех сил крутя педали, догоняю Трюс. В кармане – половина свеклы.

– Что думаешь? – спрашиваю я, тяжело дыша.

– Арестован! – рявкает Трюс. – Вот что я думаю.

– Серьезно?

Трюс пожимает плечами. Ее глаза слезятся на ветру.

Вскоре я снова еду позади нее. Как всегда, молча.

Почувствовав, что опять пора передохнуть, мы садимся на замерзшую землю на обочине. Нас быстро сковывает холод. Мы встаем и прислоняемся к стволу дерева неподалеку. По очереди молча жуем твердую свеклу. Не съев и половины, Трюс говорит:

– Оставь на потом. Вареная посъедобней будет.

Я засовываю свеклу обратно во внутренний карман и вытаскиваю оттуда сверток наших начальников. Прикидываю вес, верчу в руках.

– Дай-ка сюда, – говорит Трюс. – Несколько недель назад я тоже возила такой в Лейден. Те же размеры. И… да, тот же вес.

– Хотела бы я знать, что внутри, – говорю я.

Не очень-то я верю этим господам. Трудно сказать, что у них на уме, я вижу только, как они на нас смотрят. Их мудреные слова обычно до меня не доходят. Вот Ханни всегда знает, что им ответить, и позже объясняет, о чем шла речь.

– Не нашего ума дело. – Трюс возвращает мне сверток.

– Не нашего, – соглашаюсь я.

– Но я тоже хочу знать, – говорит она.

– Дела Сопротивления – это и наши дела.

Трюс кивает.

– Это мы, не они, подвергаем себя опасности.

Замерзшими негнущимися пальцами я дергаю узел на свертке. Не поддается. Подышав на пальцы, Трюс забирает у меня сверток и берется за дело. Несколько раз сверток переходит из рук в руки, и наконец мне удается его развернуть. Из-под бумаги показывается плоская деревянная шкатулка.

– Что?! – вскрикивает Трюс.

«Флор де Гавана». 25 штук. Тяжелый запах, напоминающий мне о дедушке в Амстердаме. Да нет, не может быть! Это только видимость, внутри что-то другое. Я открываю шкатулку, и мы торопливо склоняемся над ней, стукнувшись лбами.

– Сигары? – возмущенно вопит Трюс.

– Сигары? – кричу я.

Невозможно поверить! Мы тащимся из Харлема в Гаагу на велосипедах, по морозу, с пистолетами в кармане. Уклоняемся от проверок, от полиции, от СД. Ради… сигар?

Трюс вынимает из кармана свой сверток, яростно хватается за узел. Еще не развернув бумагу до конца, мы уже видим буквы: «Флор де Га…»

– Можешь завернуть обратно, – говорю я.

– И это – работа Сопротивления? – Трюс дрожит, ее плечи обмякли.

Я вдруг замечаю, как она похудела. Какими резкими стали черты ее лица. Она грубо ругается.

– С помощью этих подарков они, конечно, могут кого-то подмаслить. Так они скажут, конечно. В конце концов, они ведь тоже подпольщики. Но все-таки… – Она качает головой. – Поехали. Отвезем куда следует, а днем встретимся у Ханни.

– У Ханни?

– Потребуем у них объяснений.

Еще как потребуем! Мы встряхиваемся и едем дальше. В наших телах – ни следа усталости, в груди, пусть и ненадолго, снова загорается прежний огонек.

Я доставляю сверток по адресу и вручаю лично адресату – инспектору полиции по фамилии Каптейн, работающему, как я понимаю, на немцев. Широким жестом он достает из внутреннего кармана синей полицейской куртки бумажник.

– Прошу. – Он протягивает мне банкноту. В награду.

– Я не продаюсь, – задрав нос, отвечаю я. – В отличие