Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши

– Ирония в том, что ее отец был слишком занят, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было, что жену, что дочь, – продолжала Петра. – Он помешался на строительстве синагоги в Бомбее. Внезапно обрел родной дом в Индии. У родителей Миры была в Бомбее квартира, но они редко там жили. Ездили то охотиться на тигров, то на воды, то в целебные сады.

Глаза Петры наполнились слезами. Она шмыгнула носом. Я полезла в карман за носовым платком, но меня опередил пожилой джентльмен – один из тех, с кем Петра поздоровалась, когда мы вошли в кафе. Он в одиночестве потягивал кофе за столиком в углу. Щеголеватый на вид: цветок в петлице, носовой платок в нагрудном кармане. Костюм сидел на нем мешковато, но пошит был из дорогого материала. Мать-портниха научила меня отличать качественную ткань от дешевой.

В руке джентльмен держал шляпу. Петра подняла на него глаза и тронула за руку. Заговорила по-чешски. Он погладил ее по плечу и задержал на нем ладонь. Потом улыбнулся мне, надел шляпу и нетвердо пошел к выходу.

– Это мой дед, – сказала Петра, глядя ему вслед. – Мой dědeček. Он живет в апартаментах подо мной. Родители занимают первый этаж. Наша семья уже двести лет обитает в этом доме. – Она собрала медные волосы и перекинула через левое плечо. – Думаю, он любит меня больше родителей. Ходит в это кафе, хоть собираются тут в основном художники, писатели и актеры. Из-за семейной традиции ему пришлось управлять стекольной фабрикой, как его собственному отцу, а теперь – моему, но, мне кажется, dědeček хотел бы стать драматургом.

Официант принес чашку кофе Петре, а мне – горячий шоколад под шапкой взбитых сливок и тоненькую вафлю. Еще он поставил на стол миску с кубиками сахара, кувшинчик молока и две булочки. Вручил нам две тканевые салфетки, столовые приборы и молча ушел. Меня тронуло, что Петра проявила внимание и не стала заказывать мне кофе. Она с улыбкой наблюдала, как я изучаю напиток. Я не знала, стоит ли сначала съесть сливки ложкой, или прямо так и пить.

– Мира любила здешний горячий шоколад, – сказала Петра, долив молока в кофе.

Я откусила от булочки и с удивлением обнаружила, что внутри у нее крем. До сих пор я пробовала лишь мамин хлебный пудинг и индийские катли и барфи – плотные, тяжелые сладости. Мой желудок так обрадовался чешской выпечке, что я на пару секунд прекратила жевать.

– Вы сказали, Новаки уехали из Праги… лет десять назад?

Петра хлебнула кофе.

– Отец Миры, как и мой, еврей. После мировой войны он не чувствовал себя в безопасности. Он вообще неспокойный человек, а то, что они живут так близко от Германии, очень его нервировало. Да что там, ему вообще казалось, что в любой европейской стране сейчас небезопасно. А поскольку его жена была из Индии… – Она элегантно вскинула плечо, как бы разводя руками, и прикурила новую сигарету. – Матери Миры отъезд дался нелегко. Возвращаться в Индию она не хотела. Ей нравился европейский образ жизни. Французская мода. Итальянская кухня. Свобода. И она отправилась путешествовать по Европе под предлогом того, что Мире надо учиться.

Я смахнула крошки с губ полотняной салфеткой.

– И мисс Новак это понравилось?

– Конечно, она обрадовалась, что больше не будет ходить в школу. Миру никакие предметы, кроме живописи, не интересовали. Она бы лучше весь день просидела в студии над картиной, чем в классе над учебником химии. Искусство было для нее как воздух. Вы понимаете, о чем я? Только им она могла дышать.

Петра к своей булочке практически не притронулась. Но теперь отщипнула кусочек и сунула его в рот.

– Помню, как-то учитель истории задал нам написать эссе о том, какое влияние династия Габсбургов оказала на Европу. И Мира притащила огромное полотно втрое больше этого стола. Нарисовала какую-то абстракцию в диких цветах. Учитель спросил, что это. А она ответила – инбридинг. – Петра расхохоталась. Хрипло, как заядлая курильщица. – Учитель не знал, как поступить. Но Мира была совершенно серьезна. Считала, что выполнила задание.

Когда Петра смеялась, мне легко было представить, как они с Мирой, молоденькие девчонки, хохочут, сложившись пополам. Как бы мне хотелось быть их третьей подругой, разделить их опыт.

Подруга Миры покрутила чашку на блюдце. Струйка дыма от ее сигареты спиралью поднималась к потолку. Я заметила, что, пока мой шоколад остывал, она уже выпила свой кофе. Я съела все взбитые сливки и отпила глоток.

– Мира была по-настоящему талантлива. У меня хорошая техника. Но далось мне это долгим трудом. Мире же достаточно было увидеть новый стиль, и она мгновенно его подхватывала. Реализм. Кубизм. Импрессионизм. Постимпрессионизм. Сюрреализм. Легко и просто. – Петра затушила сигарету в пепельнице. – Она брала кисточку, и новый стиль будто сам вползал по ее пальцам в руки.

Трудно было определить, чего в ее тоне больше, восхищения или досады.

– Зачем вы ехали в такую даль, чтобы все мне рассказать? – Петра настороженно уставилась на меня своими каре-зелеными глазами. – Не могли просто написать?

– Я не знала адреса. И вашей фамилии. Мира дала мне лишь намеки. Сказала, что вы вместе учились в гимназии Минервы. Если бы мне не помогли в Британском посольстве, пришлось бы обратиться туда. К счастью, вашу семью все знают.

К нам подошел молодой человек с козлиной бородкой и в очках в черепаховой оправе и поставил на наш столик свою сумку. Он поздоровался с Петрой по-чешски, но она, как мне показалось, ему не обрадовалась. Вместо ответа лишь указала на меня подбородком. Я не знала, что она сказала ему обо мне – назвала ли другом, сообщила ли о смерти Миры.

– Это Павел, – представила она его, перейдя на французский. – Преподает историю в Карловом университете.

Павел улыбнулся. Он, должно быть, был из людей вроде Эдварда Стоддарда, улыбался легко и часто.

– Бонжур. – Павел пожал мне руку. Ладонь у него была слегка влажная. – Я доцент. Пока еще не профессор. – Мне ужасно понравилась его вежливость. Павел жестом подозвал официанта и снова обратился ко мне. – Откуда вы?

– Индия. Бомбей.

Молодой человек разулыбался.

– Невероятно! Вы приехали из самой Индии, чтобы повидаться с Петрой? Откуда вы знаете друг друга?

Петра перебила его, заговорив по-чешски, встала и взяла серебряный портсигар. Я тоже встала, не понимая, что мне делать.

– Идете вечером на выставку Петры? – спросил меня Павел. – Будет большой ажиотаж.

– Ей это не интересно, – отрезала Петра.

– Но