Жена комиссара - Светлана Шахова
Вернувшись, растопила печь. «Продуктов осталось с гулькин нос, – размышляла, шевеля занявшиеся огнём полешки. – Надо срочно где-то найти работу».
Вскоре за стеной заплакал ребёнок. Зазвучали тихие голоса.
Елизавета подбросила в топку дров, вышла за водой. У колодца догнала Варвара.
– Как спалося на новом месте, Елизавета Тихоновна? – спросила та, бросая ведро в воду. – Шо-то вы раненько проснулися.
– Хорошо спала, Варенька! Детки до сих пор похрапывают, а я привыкла с петухами вставать. Мама говаривала: «Кто рано встаёт, тому Бог подаёт».
Соседка согласно закивала, принялась крутить рукоять скрипучего ворота, наматывая цепь.
– А я бы и рада подольше в постельке поваляться, да Серёженька лениться не даёт, – вытащила колодезное ведро, перелила воду в своё; бросила снова.
– Сколько сынку-то? – поинтересовалась Елизавета.
– Осемь месяцев давеча стукнуло. Покамест сама кормлю – грудь-то он какую отрастила. Но и кашкою на молочке сынок не брезговает… У Катюхи – доченька. Так той поболе будет, годик уж. Своими ножками пошла. И как не пойти-то с мясца да с молочка?
«Откуда такое богатство?» – удивилась Елизавета, но спросить не решилась.
Варвара, похоже, поймала её растерянный взгляд, потому что, зачерпнув воды, сразу принялась объясняться.
– Елизавета Тихоновна, вы не удивляйтеся. К нам с Катюхою, как бы это помягчэ выразиться… – она помолчала, взбила волосы на макушке. – Немчыки захаживают… Ну во-от, так и знала, шо возмутитися – вон как глаза затарасшылы.
Лиза отвела взгляд, устыдившись, что не удалось скрыть оторопь. Бросила освободившееся ведро в колодец.
– Но шо ж нам – брошенкам с детями на руках – делать прикажити? – продолжала Варвара. – Я ради свово дитятка, шо хошь, перетерплю. А коли надобность будет, под кого хошь, лягу. И нихто меня за то не осудит, потому как о кровиночке своей пекуся.
– Я, Варенька, никого и ни за что не осуждаю, – проговорила Елизавета спокойно. – Каждый вправе жить, как подсказывает сердце. Скажи только, кто с детками, когда вы гостей развлекаете?
– У Катюхи в комнате укладываем. А «эти-то», – Варвара презрительно поморщилась, – за полночь являются. Злятся, коли деточки закапризничают… Елизавета Тихоновна, а может, вы возмётеся за ими приглядывать. Мы ж с Катюхою расплатимся. Денег «эти» нам, конечно ж, много не дають, только подарочки всякие, сигареты да продукты. Так макарон ихних да муки вам выделим.
Елизавета согласилась.
Поздним вечером на общей кухне Варвара шепнула:
– Скоро гости пожалуют. Малые спят, – кивком позвала за собой. – Пойдёмте, г’лянете, куда бежать в случае чего.
В комнате при свете настольной лампы прихорашивалась Катерина. Жирно нанеся помаду морковного цвета, она то выпячивала, то втягивала пухлые губы.
– А-а, это вы, Елизавета Тихоновна, – протянула шёпотом, не отрываясь от круглого зеркала в ажурной оправе; взбила густые волосы. – Вы сами-то идите спать ложитеся. А коли наши записшат, вам тут шаг’ шаг’нуть. И сразу ротушки соскою им затыкайте. Вон там на столике бутылочки с молочком.
Елизавета помолчала в задумчивости.
– Нет. Я, пожалуй, здесь останусь. Мои угомонились. Да они и постарше – не станут крик поднимать и ночью по дому шастать.
– Вот и ладненько, – Катерина манерно поднялась со стула, потянула за бока едва прикрывающую колени узкую юбку. – А мы – на работку.
Подруги, взявшись под руки вышли. Елизавета прилегла на диван с мыслями, что согласилась бы на свидание с немцем, разве только планировала бы его там прикончить. Но соседок не осуждала. Её больше заботило, что завтра будут есть собственные дети.
В прихожей засуетились. Послышалась тявкающая немецкая речь. Судя по интонациям, гости осыпали молодушек комплиментами. Вскоре голоса стали едва слышны.
«Ушли в комнату, – подумала Елизавета. – Только бы не нагрянули ко мне».
Послышалось звяканье стекла. Потянуло сигаретным дымом. Со временем звук сталкивающихся рюмок участился. Тосты зазвучали громче.
– Тыц-тыц, тыц-тыц, – задребезжала гитара.
Под ободряющие возгласы женщины приглушённо запели «Катюшу».
«Что ж они творят? Сейчас всех перебудят», – заволновалась Елизавета.
Однако вскоре убедилась, что дети не реагируют. Прислушалась к пению. Слова едва можно было разобрать, но они явно отличались от настоящих, и она их где-то уже слышала.
«Чуб, как немка, Катя накрутила.
Закатала юбку до колен.
По-немецки: «Либлинг», – говорила.
Научилась пить Цилимонер».
Тут Елизавета вспомнила, как Мария рассказывала о том, что в народе пошла частушка о разгульных девицах, готовых «прислуживать» оккупантам. Ей запомнилось слово «целимонер», которое никто не мог объяснить.
Снова звякнули рюмки. Варвара что-то бросила со смешком. И тут началось невероятное. Раздался звериный рык. Посыпались прерывистые немецкие восклицания вперемешку с русским матом. Задребезжало бьющееся стекло, загромыхала мебель. Потом возня, сопровождаемая женскими мольбами.
Елизавета вскочила с дивана. Кошкой прокралась в свою комнату. Нависла над детьми, пытаясь понять, спят ли. Столкнулась взглядом с широко распахнутыми глазами Нади, приложила палец к губам.
«Не знаю, что там происходит, – проговорила чуть слышно. – Лежите тихо, будто вас нет. Я у тёти Кати. Если Аринка проснётся, побаюкай её: погладь по спинке, пошепчи, только очень-очень тихо».
Так же беззвучно, как и пришла, она вернулась к соседским детям. Упала на колени. Крестясь дрожащими пальцами, принялась молиться.
В кроватке хныкнул Серёжа. Елизавета вскочила, хватая бутылку. Быстро сунула соску ребёнку в рот, пока тот не разошёлся в плаче. Малыш, почмокивая, принялся втягивать молоко.
Возня за стеной утихла. Чеканные шаги по коридору гвоздями вбивались Елизавете в голову. Они звучали даже после того, как хлопнула входная дверь и задвижка заскреблась о железную скобу.
Малыш уже просто вяло шевелил губками. Елизавета аккуратно отобрала соску. Пошла в соседнюю комнату, откуда слышались всхлипывания и тихий говор.
Приоткрыв дверь, она ахнула от противного терпкого табачного запаха, смешанного со сладким винным, и печального зрелища. Под ногами поблёскивала россыпь тонкого стекла. На столе – наполовину сдёрнутая скатерть. Еда и посуда – в кучу.
На самом краю чудом держался открытый штоф. Последние капли бордовой наливки падали на расплывшееся по ткани пятно.
В дальнем углу, обхватив голову и всхлипывая, на полу сидела Варвара. С шеи свисала разорванная нить с остатками жемчуга.
Рядом, размазывая по щекам тушь и помаду, бормотала что-то невнятное Катерина. Остерегаясь наступить на битое стекло и раскатившиеся бусины, Елизавета на цыпочках подошла, опустилась перед Варварой на колени и тут увидела на её шее синяки.
– Ну, шо сказать? – еле ворочая пьяным языком, проговорила Катерина. – Перепила, видать, Варюха. Возьми да и брякни немчыкам, шо хороши-то они хороши, но всё одно
