На заре земли Русской - Татьяна Андреевна Кононова
— Я знаю, — Матвей наклонился к нему поближе. — Мы должны людей поднять. Рассказать им всю правду про Новгород да про Киев. Ничего в этом нет дурного. Коли мы так сделаем, только лучше будет. Изяславу не место на великом престоле. После смерти отца Ярослава Владимировича он портит всё, что до него было справно. Всеслава освободить надо. Только так мы сможем помочь.
— Мы? — Дарен приподнялся на локте. — Я… Я бы не смог. Я семь солнцеворотов в дружине служу великому князю. Да и кто я такой, не сотник, не десятник, так, гридень младший. Кто меня послушает? Были товарищи, что со мной обоз охраняли, да только где они теперь…
— Это верно, нет больше ни обоза, ни охраны, — Матвей снова поскрёб в затылке, с сожалением поглядев на парня. — Резня была кровавая. Тебя чудом вытащить смогли.
— Что ж ты раньше не сказал! — взвился Дарен, порываясь вскочить с лавки, но незажившие раны сильно заныли, и он с ругательством опустился обратно, сжал виски ладонями, качаясь взад-вперёд. — Некрас, Фома, Ледко, всё, что ли?
— Прости, браток. Не хотел я тебе говорить. Первый день ты совсем плох был, я и молчал. А там… ты и не спрашивал, и я нарочно не поминал. Никого не осталось, а тебя, считай, жинка твоя спасла. Прямо среди стрел и мечей металась, искала живых, чтоб помогли. Я и нашёл.
Дарен сел, обхватив колени руками, уткнулся в них лицом и затих. Никого не осталось. Никого… А он — выжил. Чудом. Ранен был, по дороге едва не отдал Богу душу, а всё равно выжил. Значит, так должно было. Значит, ради чего-то сохранил ему жизнь всеведающий Господь. Надо послушаться Матвея, помочь другим, кому ещё нужна эта помощь.
Они проговорили с полудня до самого позднего вечера. Ульяна уже зажгла лучины в горнице, Невзора собрала на стол нехитрый ужин: кашу из репы, крупу-пшено, белый свежеиспечённый хлеб, на улице стемнело, а они все говорили, устроившись вдвоём на одной лавке. Матвей раньше жил в Киеве, хорошо его знал и мог провести кого угодно любым путём так, что ни один таракан не заметит, а Дарен, служивший в дружине, помнил всё и всех, кто мог бы им помешать.
Ульянка была Матвею не родной сестрой, а лишь названой. Совсем маленькой девчонкой четырёх солнцеворотов от роду брат оставил её у знахарки, тогда ещё тётки Лады, а сам ушёл. Бабушка догадывалась, куда привела его кривая дорожка, говорила об этом не раз самой Ульке, чтобы та от родного брата не отворачивалась, как бы ни велела судьба им свидеться. Не все, кто с пути свернул, плохи — наоборот, кого-то это только закалит, сильнее сделает, и Улька, уже взрослая девушка, невеста, всё ещё наивно верила в сказку бабки Лады о том, что брат её однажды найдёт и что они будут ещё счастливы. Этим и решил воспользоваться Матвей: зная, что Лексею, кроме как к станичникам, никуда дороги не было, он решил искать этого парня и не только вернуть Ульянке брата, но и заручиться его помощью.
Сказать легко — а сделать очень непросто, порой даже почти невозможно. То дело, что Дарен и Матвей задумали, было обречено, но слаб тот, кто отступается, не сделав ни единого шагу вперёд, и товарищи поклялись друг другу идти до конца, даже если кого-то из них к тому времени не будет в живых.
Глава 8
НЕМИЛОСТЬ
О Свышнем мире и о спасении душ наших Господу помолимся. Господи, помилуй…
В соборе Святой Софии служили вечерню. В северные уделы зима пришла рано, снег выпал за одну ночь как за целую седмицу, плотным белым покрывалом укутал спящую землю, по утрам, свежий, чистый, пушистый, крупными хлопьями сыпался с серого небосклона и оседал на вязаные платки, шерстяные рукавицы, ресницы, волосы. В приделе храма было пронизывающе холодно. То и дело кутаясь в колючую шаль, расшитую крупными псковскими цветами, княгиня беззвучно молилась, сложив под подбородком озябшие, покрасневшие от мороза руки, коротко и почти незаметно крестилась непослушными пальцами.
Двое младших детей, Глеб и Давыд, стояли подле неё и, следуя её робкому примеру, клали поясные поклоны под медленное, размеренное вечернее песнопение. Четырнадцатилетний Борис и Святослав, бывший на два солнцеворота моложе и во всём подражавший старшему брату, молились вместе с дружиной напротив самого алтаря. Александре было видно их одинаково склонённые русые макушки, гладко причёсанные и перехваченные кожаными ремешками-очельями, она видела, как Борис в перерывах между тем, как перекреститься, пытается согреть дыханием замёрзшие ладони.
В этот раз зима ощущалась необыкновенно отчётливо. После жестокого сражения под Менском, где погибли почти все мужчины, в уделе наступил голод. Осенью о нём старались не думать, надеясь на заготовленные с лета соленья и запасы в погребах, а как настала зима, как пошли тяжёлые простуды, тогда и стало ясно, что детей кормить, почитай, нечем, потому что почти всю минувшую осень были заняты усобицей, похоронами погибших, отстройкой разрушенных и дотла сожжённых городов, а урожай убрать успели далеко не весь, и огороды помёрзли.
Александра сама чувствовала, что хворает, но никому об этом не говорила, надеясь, что все дела и заботы помогут ей забыть о себе и поскорее оправиться. Её мучил жар, поднимавшийся по утрам, мучили ночные приступы кашля, и она всегда старалась, чтобы этого никто не слышал, особенно дети. От постоянного голода она была слаба и бледна, как увядшая осенняя былинка, но — крепилась, хранила спокойствие, помогала всем, кто нуждался. Почти весь хлеб из закромов раздали неимущим семьям, где было много детишек, а отца или матери не стало. Почти все свои украшения и драгоценности княгиня отдала приезжим купцам, обменяв их на зерно, муку, привезённые из других, не пострадавших уделов крупу и овощи. Так было правильно. Так было немного легче. Она ни на миг ни о чём не жалела.
О избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды. Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. Господи, помилуй…
— Где же ты, родной мой, сокол мой ясный, услышишь ли ты меня? Вспомнишь ли мой голос? Поверишь ли? Верь, прошу тебя, об одном прошу, и мы все верим и ждём. Ждём, что ты вернёшься, и всё будет по-прежнему. Только не забудь нас и вернись, Господи, только вернись…
Забыв о молитве, Александра сжала продрогшие руки
