Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов
В передаче Баймагамбета каждый персонаж являл свое лицо и свой характер, говорил своим языком и представал перед слушателями в связи с тем тайным замыслом, который имел в виду сочинитель романа. Баймагамбет тут не стремился стать выше или умнее автора, но старался как можно точнее передать все придуманные им детали, не выпуская из виду ни одной, не выходя из русла повествования.
Прежние его пересказы казахских сказок, отдельные сказки из «Тысячи и одной ночи», устные повторы персидских «Сорока павлинов», тюркских «Бактажар» он сам считал уже пройденным уроком, почти не возвращался к их исполнению. Таким образом, передавая другим то, что внове услышал от Абая, он словно внушал им: «Баймагамбета вы еще не знали... Теперь вот послушайте это, и будете знать.» Баймагамбет чувствовал, что он интересен и нужен людям, и стал ценить и уважать то место пересказчика возле Абая, которое сам и создал. Из восточных сказаний он рассказывал чаще других о Рустеме, Джамшиде, о Шаркен, о трех слепцах, о Сейтбаттале, а также и казахские легенды о Едиль - Жайык, Жупар - Коррыга и Ер-Тостик. Они словно были навсегда вписаны в памяти Баймагамбета и стали постоянными книгами в библиотеке его живого сознания. В любое время дня и ночи он мог начать свое выступление с любой из этих «книг» и мог вести повествование, сменяя одно произведение другим. До времени, когда сварится мясо, он мог рассказать одно, что-нибудь из казахской старины, а после трапезы мог хоть до утра продолжить пересказом какого-нибудь длинного и сложного европейского романа - вплоть до утреннего чая, -и в общей сложности часов пять-шесть кряду. Таким образом, он поведал своим слушателям в доступной и приятной для них манере свои любимые русские «романы» - «Петр Великий», который стал звучать у него как «Петр Пелекей», «Дубровский», «Сохатый», и заграничные - «Валентин Луи, или Чистое сердце», потом - «Ягуар», «Хромой француз» и, наконец, последнее пополнение «библиотеки» - захватывающий внимание слушателей «Черный век и Марта».
Баймагамбет никогда не учился грамоте - ни по-арабски, ни по-русски, но запоминая все, что прочитывал Абай и затем пересказывал ему, он как бы стал образованным человеком, и безо всякой грамоты. А природный дар великолепной памяти, что помог ему создать бесценное хранилище устных книг, преобразил самого Баймагамбета, и он с годами стал выглядеть как почтенный ученый человек или как маститый исполнитель-жырау.
Теперь, слушая его, Абай улыбнулся и пришел к мысли, что Баймагамбет, пожалуй, выглядит отнюдь не как его нукер и конюх, но как случайный спутник, выходец из каких-то чужедальних стран, а не из родного степного края. Широкая раскидистая рыжеватая борода, насупленные густые брови, орлиный нос - Баймагамбет и впрямь не походил на степного казаха, кочевника бескрайней Арки. А когда он с жаром принялся рассказывать, как батыр Красная Борода с беспримерным мужеством, презрев всякую опасность, успешно освобождал плененного Дика, то было видно, насколько близки чувства самого Баймагамбета отважной самоотверженности Красной Бороды. Сейчас Баймагамбет был столь же прям и несокрушим в борьбе за правду, и даже под угрозой смерти он не позволил бы себе криводушия, лживости или вероломства. Баймагамбе-ту ныне можно было доверить любую тайну, и он свято сохранит ее, надежней родного брата. А вообще-то джигит так изменился под воздействием таких новых друзей, как Красная Борода, что его было не узнать. Баймагамбет стал настолько человеком прямым, непреклонно честным и беспощадно правдивым, что второго такого во всем Тобыкты было не найти. Хранить тайну, быть верным данному им слову он мог непоколебимо, беззаветно и твердо. Хоть голову ему руби - он не станет выдавать друга. Айгерим как-то зимой сказала:
- Баке умеет крепко хранить тайны Абая! Я спрашиваю у него, что, мол, говорил Абай сегодня утром нашему сыну Турашу, а он отвечает: «Оу, откуда мне знать, спроси у него самого».
И она, всегда очень верно определявшая людей, убеждала Абая в следующем:
- Он много наслышался от вас о русских, от этого, оказывается, и сам захотел походить на них. Он уже не хочет, как казах, говорить велеречиво да прятаться по закоулкам ума, а говорит все как есть, прямо в лицо, если даже человеку от этого не по себе и он сгорает от стыда. Наверное, русский человек, благородный и честный, должен так вести себя!
Абай понимал, что кроется за словами Айгерим, но и, понимая, как необычно воздействуют на его нукера Баймагамбета русские книги, которые он ему пересказывает на досуге, Абай в душе оставался доволен этим. И впервые задумался над тем, как на него самого, читающего эти книги, они воздействуют, в смысле воспитания чувств. Он признавался про себя: «Я раньше не замечал, как книги воздействуют на меня. Также я увидел, как сильно воздействуют они на молодого Баймагам-бета. И словно самого себя увидел в зеркале - ведь я тоже далеко ушел в сторону от многих наших родных закоулков. Но Баймагамбет моложе меня, он не прошел и половины того пути, который уже прошел я...»
Не стал ничего об этом Абай говорить своему молодому спутнику. О том, что он - зеркало, в котором отражаются перемены самого Абая. Быть может, зеркало кривоватое. Нет, говорить это Баймагамбету означало бы обидеть его. И Абай предпочел молча слушать и созерцать это странное преломление в другом человеке тех знаний и жизнеощущений, которые он сам добывал через огромную работу с русскими книгами. По окончании пересказа романа Абай обошелся тем, что подправил некоторые искажения в содержательной канве да придал большую выразительность некоторым разговорам, выявляющим характеры Красной Бороды и его благородного друга Дика.
Первую остановку на отдых они сделали в Кушикбае. Подкрепились взятыми из дому припасами, затем отправились дальше и ехали без остановок до самых ворот дома Тыныбека. Туда постучались уже в поздние сумерки, в час, когда люди готовятся отойти ко сну.
В этот приезд в Семипалатинск Абай встречался с Михайловым гораздо чаще, чем раньше, и беседы их стали намного продолжительнее. Теперь Евгений Петрович не служил, а потому они могли видеться в любое время. Встретил он Абая как близкого друга. О многих сторонах главной новости, о чем не мог написать Михайлов в письме, теперь он рассказал Абаю при встрече. Рассказал, что попытки убить царя были
