Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов
Целое лето они никуда не выезжали, терпели дома голод и лишения. Пойти к соседям просить чего-нибудь на пропитание не позволяла им гордость. Несмотря на крайнюю нужду, не пошли на поклон даже к близкому родичу - аткаминеру Байдалы. Джигиты хотели бы пойти в наемные работники, но после джута никто не нуждался в таковых. Да и этим они могли бы прокормить только себя, а куда девать жен и детей? Целое лето Балагаз и Абылгазы видели перед собой голодающих детей, исхудавших до изнеможения матерей, своих жен, а также жен своих старших сородичей, сидевших в кругу голодных детишек. Горестные стоны да причитания, слезы и тяжкие вздохи день-деньской сопровождали джигитов. Они не видели никакого выхода из тяжкой беды, им оставалось только изрыгать проклятия. Часами молча лежали ничком, обхватив голову руками, и каждый переживал про себя свое бессилие перед судьбой. Если и заговаривал мужчина с кем-нибудь, то непременно срывался на злобный крик, не в силах сдержать себя.
О таком душевном состоянии джигитов давно догадался Ба-заралы. И однажды, сидя с ними на вершине холма, он недобро усмехнулся и заговорил:
- Если не будет согласия и взаимности в народе, то обязательно его когда-нибудь одолеют нужда и нищета. Попробуй откочевать во время военных распрей - наши отцы-матери, жены-дети окажутся на кочевой дороге без нас, брошенные в плен самых тяжких невзгод. Так было во времена великого исхода народа. Все поплетутся пешком, и кочевник будет мечтать даже о детском седле на горбу тощей коровы, как о великом счастье! О, какие только испытания ни посылает нам Аллах!
Летом Базаралы много размышлял и говорил этим же джигитам о горестной доле простого народа. В чем причина этого? Как спастись от окончательного обнищания? Что такое несправедливость, в какую шубу она одета? Беседы эти горячили Балагаза и Абылгазы, приводили их в бешенство. «Дай совет! Подскажи, что нам делать! Укажи выход! Ты можешь помочь?» Однако Базаралы ничего не мог им подсказать.
Тогда они решили действовать сами. Базаралы долго не знал, что Балагаз и Абылгазы по ночам садятся в седла, обвязывают лица черными платками. Сначала пропала лошадь Майбасара. Затем увели лошадь Жакипа. И хотя эти зловещие слухи доходили до Базаралы, он еще не связывал угоны лошадей со своими друзьями и братом. В третий раз - случилась кража лошади Ирсая. Встревоженный этими событиями, смутно начиная что-то подозревать, Базаралы однажды ночью не мог уснуть, проворочался почти до утра и на рассвете покинул постель.
Он долго пробыл на свежем воздухе. Пошел на зеленую лужайку за юртой, подставив грудь прохладному ветерку, сел на травку и погрузился в одинокое раздумье. Недалеко находились юрты соседнего аула - четыре-пять очагов сородичей Караша. Была в этом ауле одна чуткая собака по кличке Актос, Белогрудая. При самых первых проблесках утренней зари Актос вдруг залилась тревожным лаем. Сучка лаяла как-то особенно, настолько злобно и неистово, что Базаралы вздрогнул и насторожился. Так Актос могла лаять только на появление чужого человека.
Что это за чужой человек в столь неурочное время? Надо узнать, решил Базаралы, Он затаился и стал ждать. Прошло немного времени, к крайней юрте аула Караша подъехали два всадника. Это была юрта Абылгазы. Один из верховых спешился и вошел в юрту. Второй развернулся и поехал в сторону аула Базаралы. Он еще издали узнал коня - это был Аккуйрык, единственный конь его старшего брата Балагаза. Затаившийся в ямке Базаралы приметил, что у прошагавшего мимо коня измученный вид - известному своей рысистой ходкостью Аккуй-рыку пришлось, кажется, покрыть немалое расстояние. Все еще возбужденно храпя, не приходя в успокоение, лошадь не могла сразу перестроить норов после быстрой езды на спокойный ход. Она засекалась, частила копытами на месте, закусывала удила и вскидывала голову. Сначала Базаралы подумал, что джигиты вернулись после свидания с какими-нибудь девушками. Но тут же понял, что это не так: в руках Балагаз тащил свой увесистый боевой соил. У Базаралы похолодело на сердце. Теперь он понял, что не ошибался в своих подозрениях. Но решил убедиться до конца. Лег в высокую траву и стал наблюдать за братом дальше.
Подъехав ближе к аулу, Балагаз натянул поводья и перевел лошадь на медленный шаг. А вскоре спешился и повел Аккуй-рыка в поводу. Приблизившись к своей юрте, он первым делом воткнул соил за поперечину в низкой ограде, на то самое место, где обычно он и держал свою боевую дубину. Затем, не выпуская повода, потянул за собой коня, направляясь дальше к ущелью, что за высоким утесом, видневшимся недалеко от аула. Когда Балагаз проходил мимо, Базаралы заметил, что лошадь мелко вздрагивает и вся взмылена. По всему было видно, что джигит хочет скрыть свои ночные похождения, даже от людей своего аула.
Очень скоро он, спрятав коня за скалой, вернулся назад и вошел в свою юрту. В то утро Базаралы так и не смог больше уснуть.
За аулом Караши под утесом валялись огромные каменные обломки, между которыми по узким расщелинам было трудно пройти и проехать. Базаралы сходил туда и увидел спрятанного коня брата. Злоба и ярость душили его. Он вернулся домой мрачнее тучи, ничего не сказал домочадцам. Но время от времени его начинало трясти от гнева. Подавленный и угнетенный, он не находил себе места.
Базаралы ждал наступления второй половины дня. Как он и предполагал, к этому времени, после обеда, вновь пришла недобрая весть. Каумен, вернувшийся из соседнего аула, рассказал, что прошлой ночью увели еще одну лошадь Ирсая.
Когда Базаралы услышал эту весть, Балагаз уже успел отойти от своего тяжелого сна и вышел из юрты наружу. Базаралы подошел к отцовскому дому, туго подпоясанный кушаком, словно собравшись в дорогу.
- Надо поговорить, - коротко сказал он старику. - Выйдемте на улицу.
Он повел отца к ближайшему холмику. По дороге мимоходом крикнул рослому, крепко сбитому Балагазу, чтобы он тоже пришел.
Вскоре старик с сыновями, Базаралы и Балагазом, сидели на вершине холмика.
Посидев некоторое время в молчании, Базаралы, наконец, поднял на отца хмурые глаза. Обычно приветливое, румяное, излучающее доброжелательство и постоянное душевное веселие лицо Базаралы сейчас выглядело страшным: оно было белым, как высохшая под солнцем кость. Его большие бархатистые глаза налились кровью. Дыхание пресекалось и как-то неровно, с дрожью, вырывалось из груди Базаралы, голос звучал неестественно громко.
- Отец,
