Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов
Вчера Абай начал перевод на казахский письма Татьяны. С неимоверной болью в сердце понял, что все эти три женские судьбы, одинаково страшно и бесповоротно подчинившиеся здравому смыслу и воле недоброй судьбы, вынуждены были отказаться от великой своей любви и покорно склонить шею под ярмо житейской обыденности. И все то время, пока Абай переводил письмо Татьяны, в его памяти всплывали невыносимо печальные, тоскливые прощальные слова двух женщин, любивших его. И в строчки его казахского письма Татьяны Лариной сами собой вплелись слова и чувства Тогжан и Салтанат. «Если они когда-нибудь услышат эту песню, то поймут, что песня - про них...» - думалось ему.
Чем дальше работал он над переводом письма, тем всё более выразительные и близкие душе Татьяны казахские слова он находил. Правда, язык нежной русской девушки на казахском звучал проще, обыденней, но то была невольная уступка -дань уровню новых слушателей. Однако и в этом случае Абай тревожился: поймут ли они? Поймут ли акыны - Кокпай, Мука, остальные?
Между страницами «Евгения Онегина» оказалось заложенное туда письмо Михайлова, привезенное из Семипалатинска Бай-магамбетом, когда тот последний раз ездил в город за книгами. Это письмо русского друга было ответом на восторженный отзыв Абая по прочтении им стихотворного романа Пушкина. В письме Михайлов, в частности, написал: «А в Москве и Петербурге все светское общество, вся публика сходит теперь с ума, слушая новую оперу по «Евгению Онегину». Говорят, что музыка удивительно точно передает чувства пушкинских Татьяны, Ленского, Онегина. Жаль, что нам здесь этого услышать не суждено!»
Вновь прочитав это место в письме, Абай усмехнулся, подумав: «А все эти Акылбай... Мука... Бедолаги, как они стараются спеть своими красивыми голосами всякую чушь несусветную за подачку от какого-нибудь прославляемого бая, бия, волостного...» Он взял в руки домбру и, все так же усмехаясь, подумал: «Пожалуй, попробую дать им заработать вместо дешевой бязи - дорогого шелку...»
На него снизошло истинное вдохновение. Забыв обо всем, он сидел у окна и, время от времени поглядывая слезящимися глазами на ослепительно белые вершины Акшокы, наигрывал на домбре мелодию и тут же подбирал к ней слова. Тихим голосом напевал:
Амал жок,, кайтт/м б1лд1рмей, Япырым-ау, цайтт айтамын?19
Эти две строчки легли в начало абаевской песни «Письмо Татьяны», которой вскоре суждено было стать любимой песней во всей степи.
Не скоро он закончил свое новое сочинение, но, проиграв несколько раз мелодии трех куплетов, Абай почувствовал, что работа завершена. Улыбаясь, весело сверкая глазами, он обратился к Баймагамбету:
- Шырагым, Байке, чем ты занят?
Баймагамбет несколько растерялся. Он как-то пропустил тот момент, когда столь резко переменилось настроение Абая. С не очень уверенным видом глядя на хозяина, нукер-секретарь протянул руку, в которой была камча с рукояткой из таволги и новым ремешком-петелькой на конце.
- Вот, Абай-ага, приделал петлю, стало быть, - ответил он.
- А ты понял что-нибудь из песни, которую я сыграл? - спрашивал Абай.
- Чувствую, что в вашу песню попало что-то русское, - был ответ.
- Правильно почувствовал, Байке! Теперь пойди, айналайын, приведи сюда Кишкене-муллу.
Отдав распоряжение, Абай снова склонился к домбре и заиграл свою новую мелодию. Когда Баймагамбет выходил из комнаты, в дверях он столкнулся с Айгерим. За ее спиной толпились какие-то люди. Она вошла, посторонние люди вошли вслед за нею. Абай продолжал играть. Айгерим молча, с отрешенным видом, стояла в ожидании, когда он кончит играть. Наконец он завершил мелодию и, подняв голову, молвил:
- Уа, какой сегодня мороз, оказывается!
Айгерим, все с тем же отрешенным видом, к которому добавилось удивление, сказала:
- Абай, какой мороз? Сегодня он не так уж и крепок!
Абай:
- Я-то думал, что мороз с улицы ворвался, а это, оказывается, люди пришли!
Айгерим поняла, что имеет место один из тех случаев, когда Абай говорил что-то непонятное для окружающих людей - возможно, иносказательное. Улыбнувшись, она оставила приведенных гостей перед Абаем, сама покинула комнату, ушла через боковую дверь к себе.
В эту же минуту пришел Кишкене, за кем Абай посылал своего нукера. Мулла Кишкене как раз закончил занятия с детьми в соседнем школьном домике. Увидев его, Абай встрепенулся и обратился к нему, по-прежнему не уделяя внимания посетителям.
- Ты хотел переписывать письмо Татьяны, молдеке. Так вот, теперь Татьяна и запела у меня.
- Это хорошая новость, Абай-ага! А я как раз успел все переписать.
- Теперь напиши письмо Муке и Магашу. Напиши так: «Татьяна шлет свои салем и желает, чтобы они познакомились с нею». Кажется, наш Мухамеджан собирается поехать в город, через него и передай письмо, - сказал Абай.
Мухамеджан также находился в комнате, зашел вместе с Айгерим и посетителями. Он удивился, что всегда занятый своими мыслями Абай знает о его предстоящей поездке. И ему захотелось узнать основательнее и о письме Татьяны, и о песне, которую она «запела».
Посетители между тем ждали, сидя у выхода, даже не сняв шапки и не распустив пояса. Им совершенно было непонятно, что это за песня, что за Татьяна, да им и понимать всего этого не хотелось, и они сидели не шелохнувшись, как истуканы.
Мухамеджан решил задержаться в комнате, снял верхний чапан, свернул и отложил в сторону, снял тымак и спросил у Абая:
- Ага, что вы пели сейчас? Хотелось бы еще послушать.
Абай молча, не удивившись просьбе, взял домбру и тотчас начал вступительный проигрыш. Потом запел - и спел три куплета из только что сочиненной песни. Закончив петь, также не стал ни о чем говорить, а отложил домбру - и наконец-то обратился к посетителям:
- Какие новости? Куда держите путь, зачем?
Мухамеджану хотелось еще раз услышать песню, чтобы лучше запомнить
