Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Отвечая на вопросы Андреева, Абай то и дело оглядывал полки с книгами, не скрывая своего уважительного отношения к тому, что он видит. Наконец не удержался от восхищенного замечания:

- Вот они, самые великие сокровища мира! И в какой же красивый наряд одеты здесь мудрые мысли!

Толмач перевел его слова Андрееву. Тот улыбнулся.

Абай увидел на ближайшей полке несколько роскошно переплетенных книг.

- Это что? Книги государственных законов? Что в них написано? - с почтительным любопытством спросил он.

Седовласый хозяин ответил:

- Нет, это не законы. Это книги, написанные поэтом. Книги Пушкина. - И он с безнадежным видом махнул рукой. - Но тебе не понять. И объяснить я не смогу. Это надо читать.

Ему представлялось, что у киргизов, не имеющих своей письменности, нет своих писателей и поэтов, и, стало быть, такое понятие, как поэзия, им неизвестно.

Но Абай стал допытываться у переводчика, о чем столь серьезно говорит седоголовый Андреев, и когда толмач, дойдя до слова «поэт», не стал особенно утруждать себя и перевел его как «акын», - книги акына, - Абай с настойчивостью продолжал спрашивать:

- Ты спроси у него: книги какого акына? Как его имя?

Толмач попытался остановить поток праздного, как ему показалось, любопытства, и он сказал Абаю:

- Ты знаешь, Седоголовый считает, что ты все равно ничего не поймешь.

- Вот странно!.. Ведь он человек, потому что он мыслит. И я тоже человек, и я тоже мыслю. Так почему же мы, два мыслящих человека, друг друга понять не сможем? Или наши мысли блуждают в наших незнакомых друг для друга словах, как в густых дебрях чужого леса блуждают звери? Если это так, то мы, значит, стоим рядом действительно как два зверя, а не как два мыслящих человека. И он пугается меня, как домашний конь пугается дикого верблюда-нара...

Ербол, выслушав это, от всей души расхохотался. Адвокат, глядя на его заразительный смех, невольно заулыбался сам и спросил у толмача, чем вызван этот смех. Абай с угрозой посмотрел на толмача с усиками и приказал:

- Ты передай ему слово в слово!

Адвокат выслушал и рассмеялся.

- А ведь так оно и есть! Он верно заметил! Лошадь шарахается от верблюда, верблюд сторонится лошади. Мы и на самом деле похожи на них! Однако не только мы с тобой одни такие. Вот эти книги - это и есть свод российских законов. А вон там, за окном, киргиз-кайсацкая степь со своими натуральными законами и естественным правом. И эти два закона смотрят друг на друга с полным взаимным непониманием. Ты хорошо подметил!

С этого дня пошли их дальнейшие частые встречи.

Между тем из аулов приходили тревожные вести. Несколько человек, внесенных Такежаном в новый разбойный список, были арестованы и без суда отправлены в тюрьму. Дошли слухи, что охотятся за Карашой и Базаралы, и они вынуждены скрываться.

Дело зашло так далеко, что старшина рода Жигитек Байдалы вынужден был приехать в город, чтобы как-то хлопотать за своих. Он обошел все канцелярии и, наконец, встретился с Абаем.

- Абайжан, айналайын! На городских улицах даже кони наши робеют. Тесно нам здесь. Зайдешь в дом, полы гладкие, ноги наши скользят. С начальством заговоришь, так мычишь только, как глухонемой, да руками размахиваешь... Никакого толку нету! Видно, кочевнику город - что крутое бездорожье для коня, ни пройти, ни проехать. Вот он и стоит, раскорячившись, словно старый верблюд на льду! - Так жаловался Байдалы Абаю, и все, кто были рядом, невольно рассмеялись, хотя в его словах слышалась невольная горечь.

С этого дня Абай всюду сопровождал ходатаев от Жигитек.

Он сблизился с Андреевым, а тот разобрался в делах жиги-теков и стал умело продвигать их.

Такежан тем не менее продолжал хватать людей, но с того времени, как Андреев вмешался и сделал заявление о самовольстве волостного, дело жигитеков повернулось в лучшую сторону. Абай сумел собрать и представить новые материалы, которые совсем по-новому осветили дело.

А в своих беседах с Андреевым он доказывал, что угоны скота Балагазом и его людьми нельзя однозначно считать грабежом и разбоем, потому что они воровали не для того, чтобы нажиться, нет, они делали это для того, чтобы спасти голодающих людей от смерти. Весенний джут и массовое падение скота выбили все у бедных, а у богатых, у тех, кто отнял у других их земли и сумел на них выстоять в дни бедствия, потери отнюдь не привели на край гибели. Абай рассказал Андрееву, что джигиты угоняли скот только у кучки самых крупных богачей и не трогали бедных. Узнав об этих подробностях, Андреев с удивлением услышал в них отголоски других разбойных историй, памятных в жизни совсем других народов и на другом краю света: легенды о Робине Гуде, Карле Мооре, о Жакерии, о Дубровском. Пораженный таким великим сходством, адвокат Андреев до глубокой ночи не отпускал Абая, продолжая расспрашивать его о подробностях и деталях уже сугубо степных вариантов этих историй.

Вскоре тяжкая судьба многих жигитеков, посаженных в тюрьму, значительно облегчилась. Адвокат умело направил поток просьб и жалоб от бедствующих и по-прежнему голодающих жен и детей обвиняемых. И по прошествии совсем недолгого времени с Каумена, Уркимбая, Базаралы и многих других были сняты все обвинения, и они были вычеркнуты из разбойного списка. В степь к аулам жигитеков помчались гонцы с радостными вестями.

Такежан в бешенстве послал Абаю салем: «Пусть уймется! Почему он старается мне навредить?»

Абай отвечать ему не стал. Он только сказал перед своими тобыктинцами:

- Да, мы остаемся родными братьями перед отцом и матерью. Но перед смертью и погибелью, на что он обрекает своих родичей, он мне не брат, он чужой.

Такежан отправил к отцу срочного гонца с жалобным посланием, в котором передал слова Абая и рассказал обо всех его действиях против решений волостного. На что вскоре пришел ответ от Кунанбая: «Передать Абаю: пусть немедленно возвращается. Не сам ли он решил отказаться быть волостным управителем? А теперь зачем мешает и старается подставить ногу?»

Но его послание пришло тогда, когда Абаем уже были предприняты все возможные меры для благоприятного исхода дела. Судопроизводство дошло до той черты, когда уже ничего нельзя было ни остановить, ни убрать.

Областное начальство и городской суд далеко не во всем пошли навстречу ходатайствам известного адвоката. Были совсем освобождены только те, которые ни в чем не были