Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов
Абай слушал, бесшумно проливая слезы, внимал мелодии и словам песни, словно услышанной впервые, и не им самим сочиненной. Он слышал ее раньше с голоса Мухамеджана, у других певцов слышал, мелодию уже наигрывали по аулам на домбрах, но то, что пела Айгерим, жило другой жизнью, летело на недосягаемой высоте. И в ее исполнении песня предстала перед своим творцом в совершенно новом рождении.
Абай чувствовал, что обретает самого себя, того прежнего Абая, который вот так же слушал свою возлюбленную, ее волшебный голос, не смея громко вздохнуть, чтобы перевести дыхание. Айгерим, как и прежде, с божественным мастерством представляла в своем пении душу каждого слова, в полную силу передавала чувства песенной мелодии. Она не пела, не напрягалась в песенном порыве - Айгерим рассказывала, исповеды-вала тайны своего сердца. И это были не только тайны русской девушки Татьяны: шепот ее ночной молитвы - великая, чистая, трепетная надежда исторгались из груди самой Айгерим, и были направлены единственному из всех живущих на земле - Абаю.
...Эзгеге ешб^р дуниеден Ерк/мен тимес бул журек. Эуелде тагдыр иеден, Кожам сенсщ, не керек.
...Не болса да ез^мд^ Тапсырдым с/зге налынып, Толтырып жас^а кез^мд^, Ес/рке дейм/нжалынып...22
Лицо Айгерим вдруг побледнело. Она уже не пела - для людей, для себя... Она прямо обращалась к супругу. «В чем моя вина? - спрашивала она. - И если она есть, ужель не простишь ее? Я же твоей защиты жду. Ты единственный мой, и я у тебя одна... Так почему не вернешься ко мне? И куда ты удалился?» Так звучали другие - заповеданные слова души Айгерим, слившиеся со словами «Письма Татьяны».
Песня Айгерим закончилась. Настала полная тишина. Никто не смел нарушить ее. Абай сидел бледный, с мокрым лицом. Словно очнувшись от сна, он поднял широко раскрытые глаза на Айгерим. И молча, исступленно обнял ее, привлек к себе, стал осыпать поцелуями ее лицо, заплаканные глаза.
- Айгерим, жаным! Душа моя! Бесценная моя! Ты с песней, в слезах, снова вернулась ко мне! Ты нашла меня, белая голубка моя! Айналайын, ты вернулась сама, с песней Татьяны на устах! О, моя радость! О, счастье!
Их молодые друзья были глубоко взволнованы. Негромко, с благоговением, Кокпай высказался за всех:
- Русская Татьяна нашла себя в дочери степей. Еще не одной душе она раскроет свои чистые тайны.
Ни Абай, ни Айгерим уже не слышали этих слов. В объятиях друг друга, они не видели никого вокруг, их взоры смешались, погрузившись друг в друга, уйдя из этого мира. Они даже не заметили, что дети, молодые друзья и добрые соседи потихоньку, бесшумно покинули их, оставив двоих в комнате.
И когда за последним из них закрылась дверь, Абай и Айгерим теснее сомкнули объятия и слились в долгом поцелуе.
Так песня вновь вернула их друг к другу после многих лет взаимного отчуждения. Песня вновь связала их, равновеликих во вдохновении, равных в любви к искусству, безмерно любящих друг друга супругов. Нежное, полное надежд и тревожной тоски послание Татьяны, излившееся в казахской песне, пробудило их сердца и разожгло в них потухшую страсть.
Так, зимою 1887 года русский гений Пушкин, взяв за руку милую свою Татьяну, привел ее на просторы широкой казахской степи. Сам русский акын, затронувший сердца детей древних кочевий, обрел среди них великий почет, любовь и уважение. А его Татьяна открыла своими нежными и чистыми чувствами в душах молодых джигитов и девушек степи их собственную нежность, и высказала это в песне их понятными родными словами.
ЭПИЛОГ
Рожденные в Акшокы стихи, поэмы и песни Абая, заученные и переписанные его учениками, широко разошлись по бескрайним пределам степной Арки. Степь услышала доселе неслыханные мелодии и стихотворения, наполненные живым чувством и мыслями одного из своих великих сыновей. Словно порыв могучего свежего ветра ворвался и пронесся над просторами тысячелетней кочевнической Арки, предвещая весеннее тепло после долгой зимы. История степи еще не знала поэтического голоса такой красоты и мощи, голоса, который будет услышан не только степью, но и всем остальным земным миром. Этот голос предвещал весну света и цветов великого, загадочного, еще не узнанного этим миром народа. Поэзия Абая была обращена ко всем, кто ищет новых путей в жизни, - к людям прозорливого ума и чуткого сердца, к отважным и сильным, готовым к борьбе с воинством зла и тьмы.
Стихи и песни, рожденные в Акшокы, дошли и до аула жатаков Ералы. Молоденькие джигиты, Хасен и Садвокас, сироты, которых когда-то Абай определил в городскую школу, читали переписанные ими стихи своим аульчанам: где-нибудь у колодца, на отдыхе возле поля, вечером у костра. Старые и молодые жатаки без конца просят юных джигитов перечитывать полюбившиеся им строчки. Давний друг Абая, старик Даркембай, повсюду ходит за ребятами и, подсев к ним поближе, понюхивая табачок, слушает полюбившиеся ему стихи.
О, казахи мои, мой бедный народ!
Жестким усом небритым прикрыл ты рот.
Зло - на левой щеке, на правой - добро...
Где же правда? Твой разум не разберет...23
И слыша эти слова, старый жатак словно видит перед собой живого Абая и печально переглядывается с ним, сопереживает ему. Соглашается, кивает головой.
А старики Дандибай и Еренай просят прочесть из их любимого стихотворения «Осень»:
Тучи серые, хмурые, дождь недалек.
Осень. Голую землю туман заволок.
То ль от сырости, то ль чтоб согреться, резвясь, Стригунка догоняет в степи стригунок24.
О, эти тоскливые чувства осени знакомы были старикам! Предстоящие холода и невзгоды, ожидаемые вместе с их чадами и домочадцами, пугали бедных людей в их дырявых юртах, словно лютая смертная угроза.
- Уа, он знает наши заботы! - говорили они.
- А как верно всё сказано!
- До костей пробирает...
- Никому из казахов не подвластны такие слова. Ты, Абай, айналайын, словно дерево в пустыне - даешь нам тень под зноем жизни, - промолвил растроганный
