Леди Ладлоу - Элизабет Гаскелл
Впрочем, я немного отвлеклась от миледи и ее нелюбви к всевозможным нововведениям. Теперь мне кажется, что мистер Грей только и думал, что обо всяких новшествах, и первое, что он сделал, это начал нападать на устоявшиеся традиции не только в деревне и приходе, но и во всей стране. Впрочем, о его деяниях я слышала в основном от мисс Галиндо. А та, как мы знаем, была склонна выражаться скорее резко, чем точно.
– И вот он начинает кудахтать над детьми, точно старая курица, и пытается научить их спасению души и бог знает чему еще, о чем говорить не под сводами церкви все равно что богохульствовать. А еще он убеждает стариков в необходимости читать Библию. Нет, я не собираюсь отзываться неуважительно о Священном Писании, но вчера я застала старика Джоба Хортона за чтением и, разумеется, спросила, что он читает и кто дал ему эту книгу. А он ответил, что читает о Сусанне и старцах, а перед этим о Беле и драконе, да так внимательно, что запомнил текст почти наизусть. Еще он сказал, что не встречал прежде более чудесных рассказов, и теперь знает, какие дурные люди есть на белом свете. Теперь, когда Джоб прикован к постели, не думаю, что ему удастся встретиться со старцами, а уж если ему захотелось перемен, то лучше бы он повторил Символ веры, десять заповедей, молитву Господню или какой-нибудь из псалмов. От них ему было бы больше пользы, нежели от чудесных рассказов, как он их назвал. Но и этого нашему молодому священнику мало, – продолжала мисс Галиндо. – Теперь он вознамерился пробудить в своей пастве жалость к чернокожим невольникам и оставляет повсюду маленькие картинки с изображением негров и напечатанным на них вопросом: «Разве я не человек и не брат?» Словно я должна теперь каждого черного лакея приветствовать как самого дорогого друга. Говорят, будто он даже не кладет сахар в чай, поскольку ему кажется, что он видит на нем капли крови. Ну что за предрассудок!
На следующий день мисс Галиндо рассказала мне еще более ошеломляющую историю.
– Так, моя дорогая! Как вы себя чувствуете? Миледи послала меня посидеть с вами немного, пока мистер Хорнер ищет бумаги, которые я должна скопировать. Между нами говоря, мистеру Стюарту Хорнеру очень не нравится, что меня определили к нему в писари, но это даже к лучшему: если бы он обходился со мной учтиво, мне, пожалуй, пришлось бы общаться с ним в присутствии компаньонки теперь, когда миссис Хорнер отправилась в мир иной. Всячески пытаюсь заставить его позабыть о том, что я женщина, и все делаю четко и аккуратно, не хуже писаря-мужчины. Он не может отыскать ни одной ошибки, слова написаны красиво и правильно, суммы посчитаны верно, вот он и косится на меня краем глаза и становится все мрачнее только потому, что я женщина, словно мне под силу это изменить. Что я только не делала, дабы он почувствовал себя вольготно: засовывала перо за ухо, отвешивала поклоны вместо того, чтобы приседать в реверансе, и даже свистела, но не какую-нибудь мелодию, ибо я не настолько искусна в свисте. И если вы не расскажете миледи, признаюсь, что я даже ругалась: «Черт возьми!», «Да чтоб тебя!» – и покруче. Я могла бы и… но не решилась. И все равно мистер Хорнер не желает забывать, что я леди, а посему от меня нет и половины той пользы, какую я могла бы принести. Если б не хотела угодить леди Ладлоу, то послала бы мистера Хорнера и его бухгалтерские книги ко всем чертям! Видите, как естественно у меня это вышло! К тому же я получила заказ на дюжину чепцов для невесты, и теперь опасаюсь, что у меня не будет времени, чтобы его выполнить. Но хуже всего то, что мистер Грей воспользовался моим отсутствием, чтобы соблазнить Салли!
– Чтобы соблазнить Салли! Мистер Грей!
– Ну-ну, дитя мое! Соблазнять можно по-разному. Мистер Грей пробуждает в Салли желание пойти в церковь. Он заходил к нам дважды, пока меня не было дома, и беседовал с ней о состоянии души, вере и тому подобном, но, обнаружив в печи обуглившееся мясо, я сказала: «Знаешь что, Салли, давай-ка больше не будем молиться, пока мясо стоит на огне. Молись в шесть часов утра и в девять вечера, я тебе мешать не стану», но она начала дерзить и что-то болтать о Марфе и Марии[17], намекая, что примерила на себя образ последней из-за моих брошенных в сердцах слов. Я действительно обругала ее за слишком пережаренное мясо, ибо не смогла найти ни единого съедобного кусочка, чтобы отнести больному внуку Нэнси Поул… Признаюсь, я действительно очень рассердилась. Наверное, вы будете шокированы тем, что я сказала, ибо, возможно, я действительно была не права, но мне пришлось напомнить нахалке, что у меня тоже есть душа и если я могу спасти ее тем, что буду сидеть и думать о спасении, вместо того чтобы выполнять свой долг, то тоже имею право побыть Марией. Таким образом, весь тот день я просидела на месте, ничего не делая. Это мне очень понравилось, ведь я все время слишком занята, чтобы помолиться должным образом: вечно кому-нибудь нужна, к тому же приходится заботиться о доме, пропитании и соседях. А потом наступило время чая, в столовую вошла моя горбатая служанка, нуждающаяся в спасении души, и спросила: «Скажите, мэм, вы заказали фунт масла?» «Нет, Салли, – ответила я, покачав головой, – утром я на ферму Хейла не зашла, а после обеда занималась духовными практиками».
Видите ли, больше всего на свете наша Салли любит пить чай с намазанным маслом хлебом, а хлеб без масла ей совершенно не по душе. «Я очень рада, – произнесла эта маленькая нахалка, – что вы стали так набожны. Полагаю, за то мы должны быть благодарны моим молитвам». Я не стала напоминать ей о том, что масло никакого отношения к духовности не имеет, и потому она медлила, прежде чем испросить позволения сходить за маслом. Но я молчала и жевала сухой хлеб, думая о том, какое чудесное пирожное я могла бы приготовить для маленького Бена Пола с тем кусочком масла, что мы сумели сэкономить. Когда же Салли закончила пить свой чай с пустым хлебом без масла и пребывала не в лучшем расположении духа из-за того, что «Марфа» не удосужилась сходить за маслом, я тихо сказала: «Итак, Салли, завтра мы постараемся пожарить мясо должным
