Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин

- Молодец! Джигит!- восторженно воскликнул молодой боец в военной форме и накинул на иноходца узду.

Это был тот самый парень, который говорил по-казахски. Это он приказал отпустить всех бедняцких лошадей. Был он ловкий, легкий, подтянутый и весь обвешанный оружием.

- Подойди сюда! - крикнул он Койшкары. - Небось батрак?

- Так точно.

- Тогда давай лови самых лучших байских лошадей!

Было в молодце этом что-то притягательное и приятное. Он точно завораживал байского батрака.

Выбрав отборных иноходцев и скакунов из байского табуна, бойцы покинули аул. Темир стоял и храпел, словно загнанная лошадь. Казалось, он вот-вот лопнет от злобы. Проклиная всех подряд, как свирепый тарантул, металась по аулу байбише.

- Койшкары! Чтоб тебя земля проглотила! Где ты? -надрывался бай. - Вместе с Минайдаром быстро заверните лошадей!

Когда отряд удалился от аула, молодой боец, говоривший по-казахски, подъехал к Минайдару и Койшкары. Сидел он в седле ловко, прочно, совсем не так, как остальные русские.

- Ну, как, товарищи, не обижаетесь, что едете на байских лошадях? - ухмыльнулся он и представился:

- Андрей. С малых лет батрачил у бая в стороне Баганалы. Оттуда ушел на войну. Год провоевал. После революции вернулся домой. Про большевиков слыхали?.. Вот мы - большевики, - сказал он еще, дотянулся до Койшкары, схватил его за пояс и сильно потянул к себе. - Может, поджигитуем? - улыбнулся он. - Кто кого с лошади свалит, а?! - Потом вдруг вспомнил, что Койшкары струхнул, услышав зычный окрик бая, и коротко разъяснил, что отныне для кедея и батрака

настали новые времена. - Главное - не бойся, не робей! Твой час пробил! Теперь батраки - сила!

Так и уехал джигит вместе с отрядом.

Вечером отряд остановился в одном ауле, у излучины реки. Трава тут росла высокая, по самое стремя. Скотина ходила справная, жирная. Кое-кто недобро косился на Минайдара и Койшкары: это вы, мол, их сюда привели!

А едва наступили сумерки, отчаянно залаяли собаки и раздался топот копыт. Прогремел выстрел. Андрей и его бойцы кинулись к лошадям, но тут в аул ворвался большой вооруженный отряд. Началась стрельба. Плачь и вопли вспороли ночную тишь...

Это пришли белые. Андрея и его товарищей схватили. И хотя убивать не стали, но избили до полусмерти.

- Вы нанялись им в проводники!- рычал на Минайдара и Койшкары тощий и изворотливый, как стрекоза, вожак и, разъярившись, лупил камчой Койшкары по спине.

Он бил с такой силой, что гулкое эхо отзывалось на каждый удар. Казалось, в ночи выколачивали пыль из старой кошмы.

Наутро беляки ушли. Пленных большевиков, полураздетых, погнали пешими. Андрей был так истерзан, что еле волочил ноги. На прощанье он молча кивнул Минайдару и Койшкары головой.

- Убьют теперь бедных,- вздохнул Минайдар.

- Да... И мы не в силах им помочь, - удрученно проговорил Койшкары.

Беляки прихватили и байских лошадей. Койшкары умолял вернуть их, но его и слушать не стали, к тому же один из жителей аула, пронырливый черный малый, явно желая спасти своих лошадок, показывая на джигитов, крикнул:

- И этих тоже забирайте! Это красные лазутчики!

Темир чуть не задохнулся от досады и ярости, когда узнал о случившемся. Его желтый посох с медным наконечником так и плясал по головам понуро стоявших Минайдара и Койшкары. Улжан-байбише вне себя от ярости визжала:

- Убей! Убей этих собак! Они не стоят и одного иноходца!

Но Темир не удовлетворился одним избиением. Он передал табунщиков суду аульных старейшин. Аксакалы решили, что лошадей бай лишился по вине старухи Бекена и Койшкары. Старуха была зачинщицей: она первая подняла хай, а Койшкары собственноручно изловил иноходца и еще несколько байских скакунов. Если бы не эти смутьяны, отряд угнал бы заезженных кляч и спокойно уехал бы.

Тут же по решению мудрых аксакалов у старухи и табунщика отобрали все имущество для возмещения стоимости девяти байских лошадей. Койшкары Темир прогнал. Ты, мол, большевик. Наивные аульные бабы со страхом и любопытством глядели на джигита:

- Господи! Кто же ты на самом деле есть? Человек или оборотень?

Только один Кульбике и посочувствовал ему:

- Это настоящий джигит! - сказал он. - Хоть говорить о себе заставил!

Койшкары после этого случая подался в русские поселки. Работал там по найму, кормил себя и родителей.

***

Вскоре Койшкары разглядел путника. Это был солдат в серой шинели, бежал он к аулу. И через несколько минут Койшкары воскликнул:

- Ойбай! Это же Петра! - И бросился ему навстречу.

В самом деле это был Петр. Тот самый Петр, с которым Койшкары пять долгих лет батрачил у Темира.

- Откуда ты? Куда бежишь? Что с тобой?- начал было засыпать его вопросами Койшкары, когда они встретились, но Петр только сказал:

- Потом, потом! А пока меня спрячь куда-нибудь... Чтоб никто не видел. - И затравленно оглянулся по сторонам.

Койшкары похолодел. Выходит, Петр - беглец! А за укрытие беглеца полагается тяжкое наказание. Но ведь не может же он прогнать Петра! Пять лет они работали бок о бок. И не только работали, но и крепко подружились, да и жили, можно сказать, душа в душу. Когда Петра забрали в солдаты, Койшкары убивался так, как будто лишился родного брата. На прощание они обнялись.

<Присматривай за мамой. Не дай ей дойти до нищеты!> - просил его Петр, уезжая. И Койшкары обещал сделать все, что в его силах. И вот они вновь встретились.

- Э, Петра, что ли? Живой-здоровый вернулся, дорогой?- радостно приветила беглеца старуха Умут, мать Койшкары.

- Оу, Петра, сынок! Да ты, апырмай, большим джигитом стал, а?- улыбнулся бледный, низкорослый старичок.

Это был Етыкбай - отец Койшкары.

Умут и Етыкбай любили Петра, как родного. Когда они вместе с сыном батрачили у Темира, Умут и обстирывала и обшивала его. Бывало, любопытные бабы спрашивали:

- И за что ты его любишь, этого русского?

И Умут неизменно отвечала:

- А русского разве не бог создал? Он такой же, как мой Койшкары. Вместе работают, вместе живут. Друг за дружку заступаются. Почему же он должен быть нам чужим?

Петр тоже искренне привязался к Умут и звал ее так же, как и Койшкары, <аже>.

- Здравствуй, аже! Живой-то я живой, и здоровый тоже. Однако такая мне опасность грозит! Спрячьте! Не выдайте!

Петр вздохнул. Умут испугалась. Морщинистое лицо ее побледнело.

- Как же так, сынок? Что случилось?- всполошился сразу и Етыкбай.