Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
Мысль о том, что его попросили сделать, днем и ночью неотступно его преследовала. Он, ее любимец, ее кумир, ее дитя, без слез неспособный даже вспомнить ее имя; он, кому часто снилось, что она целовала его во сне, кто, просыпаясь, плакал из-за того, что это все ему привиделось, — он должен был обвинить ее перед многочисленным собранием людей, подтвердить самую страшную клеветническую ложь и собственноручно заклеймить ее доброе имя. Где бы она ни находилась, какая бы неодолимая сила ее ни удерживала, для него она оставалась невинной как ангел и все еще его любила; теперь же она услышит, что он стал ее врагом; он нанесет ей последний удар. Таким представлялась Джерарду порученная ему задача; его тупоумный учитель говорил о справедливости по отношению к отцу, о том, чтобы освободить его от беглянки-жены, даже не заботясь о сокровенных чувствах своего ученика и не догадываясь, что в сердце его возведен алтарь, где мать восседает ангелом света и добра, невинной жертвой чужого зла.
Вскоре после исчезновения миссис Невилл сэр Бойвилл с семейством уехали из Камберленда и поселились в доме в Бакингемшире на берегу Темзы. На время парламентских слушаний Джерард оставался в доме, а отец его жил в городе. Наконец настал день, когда Джерард должен был явиться в суд. То ли из любви к справедливости, то ли из любопытства пэры рассматривали дело со всей дотошностью и показания мальчика сочли абсолютно необходимыми. Мистер Картер сказал Джерарду, что наутро они отправятся в Лондон в связи с требованиями, о которых он предупреждал его несколькими днями ранее. «Правда ли, — спросил мальчик, — что меня вызывают для дачи показаний против собственной матери?» — «Вас вызывают, чтобы вы исполнили свой долг, — осмотрительно ответил учитель, — и сказали правду тем, кто своим решением сможет восстановить справедливость в отношении вашего отца. Если правда повредит миссис Невилл, тем хуже для нее». Тут щеки Джерарда снова запылали, а глаза, затуманенные слезами, полыхнули огнем. «В таком случае, — ответил он, — хочу сначала увидеться с отцом». — «Вы увидитесь с ним в городе, — ответил мистер Картер. — Полно, Невилл, хватит быть девчонкой; вы мужчина, соберитесь! Ваша мать — недостойная…» — «Если позволите, сэр, — прервал его Джерард, чуть не захлебнувшись рыданиями, но все же сдержавшись, — я поговорю с отцом; мне не нравится, когда кто-то другой обсуждает со мной эту тему». — «Как скажете, сэр», — обиженно ответил мистер Картер.
Больше об этом не разговаривали; наступил вечер, а наутро они выехали в Лондон. Бедный мальчик не спал всю ночь, но никто не знал о его горестном бдении, да и никому не было до него дела.
Глава XIX
— Назавтра они выехали в Лондон; решили, что на второй после приезда день Джерард должен отдохнуть, а показания в палате лордов назначили на третий. Сэру Бойвиллу доложили, что мальчик с недовольством воспринял сообщение, переданное ему учителем (именно таким словом — «недовольство» — описали его реакцию). Сэр Бойвилл не горел желанием обсуждать что-либо с сыном, но это донесение и просьба мальчика о свидании вынудили его передумать. Он не ожидал противостояния, но собирался придать верный тон выступлению Джерарда. Однако разлука и разница в восприятии отдалила их друг от друга, и в итоге разговор мало напоминал ласковое общение любящих отца и сына.
«Джерард, мальчик мой, — начал сэр Бойвилл, — мы оба стали жертвами и оба не принадлежим к тому роду людей, кто согласен страдать молча. Я бы с радостью рискнул жизнью, чтобы отомстить за нанесенный нам ущерб; полагаю, ты поступил бы так же, хотя ты еще ребенок; но совершивший это зло прячется от нас, и моя кара его не настигнет. Даже законы нашей страны над ним не властны, но кое-что я все-таки сделать могу — и должен попытаться».
Сэр Бойвилл проявил такт, упомянув только одного из двух обидчиков, того, чьи поступки в любом случае были достойны осуждения и кого Джерард ненавидел всей душой. Лицо мальчика при этом озарилось чем-то вроде удовольствия, глаза полыхнули огнем; он тоже считал своим долгом и благородной целью доказать всему миру вину и злонамеренность негодяя, укравшего у него мать. Прояви его отец чуть больше терпения, он легко мог бы склонить мальчика на свою сторону, но тут он ненароком выдал свои истинные намерения и следующими словами все испортил.
«Твоя несчастная мать, — сказал он, — должна быть опозорена; и, если она не вовсе очерствела, бесчестье станет для нее достаточным наказанием. Когда весть о завтрашнем слушании достигнет ее ушей, она пригубит ту горькую чашу, из которой заставила испить нас. Было бы глупо притворяться, что я об этом сожалею; я признаю́, что рад этому».
Теперь все в отце вызывало у мальчика отвращение, и прежние чувства нахлынули на него. Какое право имел этот человек подобным образом отзываться о любимой и чтимой матери, которой его так жестоко лишили? Кровь закипела в жилах, и, хотя Джерард боялся отца и уважал, как полагается ребенку, он произнес: «Если мое завтрашнее выступление огорчит мать или как-либо ей навредит, я не пойду; я просто не могу». — «Ты дурак, раз так говоришь, — ответил отец, — трусливый щенок без гордости и чувства долга! Прекрати, я больше не желаю это слышать. Твой долг — подчиняться отцу, и в этом случае ни о чем ином не может быть и речи! Тебя просят лишь об одном: сказать правду, и ты ее скажешь. Я-то полагал, что, невзирая на твой юный возраст, в тебе возобладают более высокие и благородные побуждения: ты отомстишь за отцовскую честь, а злодейство твоей матери будет наказано!»
«Моя мать — не злодейка! — воскликнул Джерард, но больше ничего не сказал, ибо тысячи причин мешают ребенку высказывать все, что у него на уме: неопытность, уважение к старшим, непонимание последствий своих слов и страх перед могуществом власти, которой приходится противостоять. Лишь после паузы он пробормотал: — Я уважаю мать и скажу всему миру, что она заслуживает
