Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

Эта опора - твой сын, Улжан, и это я говорю, несмотря на то, что его дорога жизни совсем другая, чем у меня. Да благословит его Кудай на путях его! Желаю ему преодолеть все переправы и перейти через все перевалы и достичь того, к чему он устремляется! И не помешайте ему, излишне стараясь направить его по самому правильному пути! Он сам знает свой путь.

Итак, отец и сын перед долгой разлукой расставались по-доброму, глубоко понимая друг друга.

Халфе Ондирбай согласился быть спутником Кунанбаю на всем пути, от Каркаралинска и до самой Мекки. Встретившись, они намеревались ехать от Иртыша через самую гущу казахской Арки. Степная дорога для пожилых людей тяжела, и сват Тыныбек настоятельно советовал уже от Семипалатинска до Каркаралинска ехать не в седлах, а в удобной повозке. И большой тарантас, запряженный тройкой крепких рыжих лошадей, стоял уже во дворе дома Тыныбека. Всю зиму содержавшиеся на чистом овсе, откормленные кони с крутыми задами и лоснящейся шерстью, готовы были в любую минуту дернуть и покатить за собой тарантас; кони стояли в упряжи, нетерпеливо поматывая головами, грызли удила и пофыркивали. Колокольчик на дуге коренника погромыхивал чистым бодрым звоном.

Продукты в дорогу, постель, запасная одежда - все уже было погружено в тарантас. Мырзахан за кучера давно уже восседал на облучке.

Время полдень - и тут из большого дома бая Тыныбека повалил народ. Большая толпа состояла сплошь из смуглых степняков, наряженных в свои племенные одежды, но попадались среди них и горожане в богатых расшитых чапанах - купцы, халфе и хазреты, школяры медресе - шакирды.

На пути к повозке Кунанбай вдруг был остановлен двумя бедно одетыми людьми. Один из них еще издали отдал салем Кунанбаю. Это был Даркембай. Годы посеребрили его бороду. Рядом со стариком - мальчик лет двенадцати, выглядевший больным - бледный, худосочный. Рваный остаток грязного чапана едва прикрывал его тело, ноги были босы, вымазаны в весенней холодной грязи.

Подойдя ближе, Даркембай пожелал Кунанбаю доброго пути и сразу же заговорил о своем деле:

- Кунеке, вы отправляетесь в священный хадж, вы избрали путь смиренных перед Богом. Выслушайте мольбу другого смиренного, вот этого мальчика. Он имеет к вам великую просьбу, о чем Бога ради просил меня передать вам, Кунеке!

Кунанбай нахмурился, вперил свой одинокий глаз в оборванца.

- Я отрешился от мирских дел, зачем обращаться ко мне с просьбами? Если имеется жалоба, обратитесь теперь к кому-нибудь другому, не ко мне!

- Но, Кунеке, мальчик не может обратиться к другому! Вопрос касается вас.

- Кто этот мальчик, и какие у него могут быть вопросы ко мне?

- Есть, есть вопросы! И ответить на них можете только вы!

Кунанбай смутился, особенно неловко было ему перед горожанами - муфтиями, хазретами, купцами, баями, шакирдами. Толпа с недоумением и любопытством в глазах наблюдала за ними. К Даркембаю шагнул Майбасар, тотчас узнавший его. Он хотел оттеснить старика в сторону.

- Е-е, да никак ты, Даркембай! - воскликнул Майбасар. - Чего это задерживаешь человека, едущего в далекий путь? Сейчас же отойди в сторону! - Последние слова Майбасар проговорил тихо, сквозь стиснутые зубы.

Даркембай не обратил внимания на угрозу Майбасара и продолжил:

- Этот мальчик - племянник Кодара, из рода Борсак. Ты же знаешь, Кодар погиб, а его единственный брат Когедай много лет жил в батраках на земле Сыбан. Он был немощным, больным, умер шесть лет назад. И вот этот мальчик, Кияспай, его единственный сын. Выходит, он теперь прямой наследник покойного Кодара.

Перед Кунанбаем стоял изможденный болезнями ребенок. Костлявый, ослабленный, с синими прожилками на бледном лице, с едва заметным пробивающимся пушком над верхними губами. Один глаз его был повязан грязной тряпочкой. Еле сдерживая слезы, с дрожащим подбородком - больной мальчик робко поднял свой целый глаз на Кунанбая - и пришел в ужас, увидев перед собой такого же одноглазого, как и он сам. В свою очередь и Кунанбай со страхом и отвращением смотрел на жалкого мальчика.

- Ну и чего же хочет от меня этот мальчик? - произнес он осевшим, глухим голосом.

- Как чего, Кунеке? Ты только посмотри на него - неужели непонятно? - воскликнул Даркембай, смело глядя Кунанбаю в лицо. - Ты лучше спроси - чего ему от тебя не нужно?

- В таком случае, ладно, поговорим. Отойдем в сторону.

И Кунанбай отвел старика Даркембая и больного мальчика в дальний угол двора и присел с ними, собираясь поговорить с ними без свидетелей.

Одеяние молодых и старых иргизбаев, приехавших проводить Кунанбая, отличалось праздничной яркостью нарядов степных щеголей и богатых баев. По-иному выглядели горожане - купцы, священнослужители в чалмах, городские баи в дорогих куньих шапках и бархатных чапанах с золотым шитьем. Но сколь бы различными ни были наряды собравшихся на дворе людей, - все говорило о том, что их жизни сопутствуют неизменный достаток и самодовольное богатство.

Появившиеся двое оборванных бедняков сразу создали вокруг себя пустоту, их словно с проклятьями вытолкнули из позолоченной толпы. Даркембай и мальчик Кияспай своими бескровными лицами - среди красных и лоснящихся, своей нищенской одеждой - среди бархата и золотого шитья, всем своим измученным, загнанным видом казались пришельцами из другого, зловещего мира. Рабы беспросветной нужды и лишений... Когда Кунанбай повел их в дальний конец двора, за ним последовали Майбасар и Такежан. Абай тоже направился туда.

Когда он приблизился, говорил Даркембай:

- Кодар был неповинен, его убили, никто не выплатил кун за убитого. Ни единого слова не было сказано об этом. Потому что люди боялись порядков того лихого времени.

«Лихое время» прямо касалось Кунанбая. Сильно задетый этим, он сразу вспылил и гневно заговорил, сверкая своим одиноким глазом:

- Что ты мелешь, Даркембай? Это что - Борсак и Бокенши послали тебя, чтобы ты вымогал кун за смерть Кодара? Ну-ка, не скрывай, назови имена тех, кто тебя послал! - мгновенно переменился в лице Кунанбай и рявкнул, как прежде, словно потревоженный лев. Так, что и в помине не осталось ничего от слащавости суфия и смиренника, каким видели его с самого утра.