Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

По возвращении Кунанбая из Мекки стали говорить о недопустимости того, чтобы коснулись ушей хаджи слухи, что одна из его невесток распевает песни среди акынов, - Кунан-бай запретил в своих аулах всякие легкомысленные игры и развлечения. И от злых козней Дильды разошлось повсюду, среди многочисленных келин и золовок, мнение, что Абай попустительствует Айгерим, позволяя ей петь. И если случалось, что, оставаясь вдвоем, она, по просьбе Абая, что-нибудь пела для него, об этом начинали судачить по всему аулу как о безнаказанном зле - и при этом опять обвиняли Айгерим.

Поэтому любимое искусство пения, к которому она чувствовала истинное призвание, после замужества в род Иргизбай стало ей не в радость, а в горе. Однажды она попросила мужа, чтобы он больше не просил ее петь. Абай знал причину столь странной просьбы, высказанной со слезами на глазах.

Жалея свою любимую разумную жену, он старался больше не навлекать на Айгерим неприятностей. Но в душе он мучился тем, что, зная о большом таланте жены, он невольно помогает зарыть его в землю.

Он хотел принести ей хоть какое-то утешение, и вскоре она стала охотно внимать ему. Оставшись наедине, они садились напротив, и она с огромным наслаждением слушала его сочинения или исполнение Абаем известных в степи кюев. В такие мгновения жизни музыка приводила их любящие души к волшебному слиянию. В один из таких вечеров, глухой зимою в душном зимнике, где-то очень близко от старых родителей, в минуту, когда Абай закончил игру продолжительного, сложного кюя, Айгерим, словно неслышно охнув, бросилась лицом к нему на колени. Абай отложил домбру в сторону и, осторожно приподняв ее за плечи, спросил:

- Айналайын, Айгерим, что с тобою, любимая? - Обняв жену одной рукою за шею и приблизив свое лицо к ее лицу, он вдруг увидел, что ее глаза полны слез.

И тогда он произнес горькие, беспощадные обвинения против себя:

- Да, я знаю, что ты была соловьем! Ты пела - тебе бы всегда петь соловьем, на весь белый свет, всему живому миру на радость! Тебе бы петь перед истинными ценителями, всех приводя в восхищение! А вместо этого я, тот еще безумец, поймал соловья и запер в золотую клетку! Ты стала пленницей Иргизбая! Я вместе со своим аулом оказался душителем твоей песни, тюремщиком твоего редкого дара!

И вот сегодня плененный соловей тихо изливал свое горе, скрытый в тихом уголке своей невольничьей клетки. Мелодии «Карагоз» она придавала разные новые оттенки, ведя ее по новым утонченным и дивным путям. В Айгерим, кроме ее необыкновенного голоса, обнаружился музыкант, способный творить новые мелодии и обогащать уже существующие. В песне, которую она пела над уснувшим ребенком, слышались ее и только ее душевные переживания. Она переводила в измененный напев свои чувства - материнской нежности, тревоги за маленького ребенка, спящего возле ее груди, и была в пении ее боль за свою судьбу, и тревога за самого Абая, и признание в великой любви к нему. Абай слушал ее, забыв обо всем на свете.

Долго пела Айгерим, почти до самой полуночи. Абай сидел у порога и слушал ее. Он вошел в юрту только после того, как смолк ее поющий голос. Увидев его, шагнувшего через порог, Айгерим смутилась, но и обрадовалась и живо вскочила на ноги.

- Когда вы приехали? - неуверенным голосом вопросила она.

- А тогда, жаным, когда ребенок еще не спал, а ты начала петь «Карагоз».

Вошедшая вслед за ним Злиха наконец-то смогла разжечь масляную лампу.

В эту ночь Абай поделился с женою одним своим решением.

- Знаешь, что я надумал, пока сидел снаружи и слушал тебя? - начал он. - Сегодня я слышал плачи Каражан. Хоть она и мать умершего Макулбая, но оплакивать свою великую утрату она не умеет. Я слушал твое пение, и в моей голове стали складываться слова под напев «Карагоз». И вот что я решил: я напишу слова плача по бедняжке Макулбаю, а ты найдешь под них напев и споешь завтра в траурной юрте Такежана. Там будут все аксакалы и карасакалы наших аулов.

Айгерим поддержала его. В ту же ночь Абай написал слова плача. Айгерим сидела рядом и заглядывала через его плечо в тетрадку. Она обладала даром музыкального сочинительства, Абай восхищался ее новыми мелодиями, Айгерим же глубоко почитала его поэтический дар. И, глядя на то, как изящно летает его рука над бумагой, как он отрешенно сосредоточен, она понимала, что присутствует при рождении нового выдающегося произведения поэта.

Эта ночь еще более сблизила их. Абай работал вдохновенно и за короткое время написал слова поминального плача.

У сокола, что всех смелей, Злой стрелок соколенка убил;

У дерева, что всех пышней, Злой пожар вершину спалил; Срезаны под корень без следа Хвост и грива статного коня... Любовалась на тебя родня -Ты ее покинул навсегда.

Ты померк, и вспыхнуть не успев! Ранней смерти рана тяжела. Солнце греет ниву, а посев Сгубит вьюга, холодна и зла. Жалости у жадной смерти нет, Жди не жди, приход ее жесток: Губит все, стирает жизни след, -Как не лить горячих слез поток? Всеми был дарами наделен, Ласков и разумен мой родной, Рано этот мир покинул он, Нас рыдать оставив над собой.

Когда муж прочел вслух строки поминального причитания, Айгерим расплакалась. Она близко к сердцу восприняла смерть Макулбая, но в слезах ее также была скорбь всех матерей, которым приходилось терять своих детей. Абай прочел стихи несколько раз, и памятливая Айгерим запомнила их наизусть. И тут же в ее душе начала рождаться мелодия к словам.

На следующий день, забрав с собой поминальное приношение, Абай с Айгерим, вместе с неизменной служанкой Злихой, отправились в траурный аул Такежана. Когда они приблизились к юртам, Айгерим своим бесподобным высоким голосом, исполненным беспредельной скорби, начала плач. Траурная юрта, как и вчера, была полна скорбящих. Айгерим, войдя, прошла к Каражан и села ниже ее, скромно отворачивая лицо от старших женщин семьи и от байбише соседних аулов. Сев боком к их почетному кругу, Айгерим подперлась