Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Взрослые сразу поняли, о чем она говорит, и весело зашушукали.

- На кого намекает она? Шаншар?

- На Битан? Нет, на Шитана!

- Намекает, что он племянник Тонтеке!

Перебрали многих родственников по материнской линии, записных острословов. Вспомнили и про самого знаменитого, Тонтая. Он заболел, собрался умереть, но смерть несколько раз подбиралась близко, затем отступала. В последний раз, уже действительно перед самой кончиной, Тонтай сказал родным и близким: «Все, на этот раз, видно, надо обязательно умирать. А то неудобно перед муллами, - сколько раз еще они могут приходить за поминальным подаянием и уходить не солоно хлебавши!» Об этом родственнике и напомнила какая-то из тетушек Абая.

- Апа, не лучше ли быть похожим на Тонтеке, чем быть шептунами, как эти знахари да целители, и потом за это свое шептание собирать задубевшие шкурки? - сказал Абай.

- Ладно, ладно, сынок... Ты уже совсем большим да умным стал у меня.

В эту минуту вошел, нагнувшись в дверях, здоровенный чернобородый шабарман-вестовой волостного Майбасара. С порога, не присаживаясь, шабарман Камысбай возвестил:

- Айналайын Абай, иди скорее к отцу. Вызывает тебя! - И Камысбай тут же повернулся и вышел.

Абай ничего не успел ему ответить. Он ничего и не хотел говорить. Молча встал, спокойно, сосредоточенно начал собираться. Его детская шаловливость, вольное обращение, игривая ребячливость - все это мгновенно ушло, как и не бывало. Видно было, что он весь внутренне сжался, прежде чем выйти из материнской юрты и идти туда, где ждал его отец.

Гостевая юрта не была похожа на дом матерей, нелюдимостью и холодностью веяло от внешнего вида гостевого дома. Переступив его порог, Абай звонким детским голосом отдал салем всем сидевшим в юрте взрослым. Те хором, вразнобой ответили. Людей было немного: сам Кунанбай, его брат Май-басар, спутник школяра Жумабай, кроме них здесь были крупные владетели-баи из рода Тобыкты: Байсал, Божей, Каратай, Суюндик. Присутствовал еще и джигит-подросток Жиренше, внучатый племянник Байсала, взятый им в дорогу для натаски и науки в разных делах. Этот Жиренше был постарше Абая, они дружили, однако умом и соображением своим старший отнюдь не превосходил младшего.

Аткаминеры из рода Тобыкты, владетельные баи, были теми верховыми с западной стороны, которых в священный час заката поджидал Кунанбай. Раньше наблюдательный Абай всегда замечал, что если собирались у отца эти люди, то следом надвигалось какое-нибудь событие. Скрытное собрание четырехпяти человек, которых по своим соображениям приглашал отец, предвещало дело чрезвычайной важности.

Прежде Абаю никогда не приходилось присутствовать на подобных собраниях, слушать, что говорят взрослые, а сегодня вдруг отец вызвал его... Первый раз... Неужели хотят сообщить ему что-то или посоветоваться. Абай не мог даже предположить, о чем могут эти важные люди говорить с ним.

Не успел он и присесть, как гости дружно начали расспрашивать его о городе, об учебе, обращаясь с ним как со взрослым, спрашивали о здоровье. Особенное внимание проявлял к нему Каратай, человек велеречивый, быстроглазый, с улыбчивым лицом. Поговорив с Абаем, Каратай стал вспоминать и о других детях Кунанбая.

- А этот твой малый, непоседа Такежан, шустрый какой! Живчик, на месте не усидит. И видно по нему, что свое не упустит.

- Который? Тот, что воспитывается в доме байбише Кун-ке? - спросил почтенный Божей и ответил самому себе: - Да, парнишка прыткий.

- Действительно. с огоньком, - как бы соглашаясь с другими, высказался и Байсал.

Разговор о детях Кунанбая был вызван не чем иным, как желанием гостей польстить угрюмому хозяину. Но сам Кунанбай на это никак не отозвался, сидел молча, и его каменное лицо, серовато-бледное, было отрешенным. Казалось, он считает неуместным отвлекаться на такие мелкие разговоры. Но вдруг, обернувшись к Абаю и указав на него, негромко произнес:

- Если и ждать чего-то хорошего от моих детей, то ждите от этого смуглявого сосунка!

О намерении Кунанбая представить Абая на совете старейшин и таким необычным способом объявить, что сын допускается до серьезных отцовских дел, - об этом раньше других догадался тот же Каратай. Живо подхватив слова Кунанбая, гость заговорил умиленным голосом:

- А вы слышали, что он сказал, когда ему делали обрезание? - хихикнув, он поглядывал то на Божея, то на Байсала.

Абай был просто убит тем, что Каратай собирался донести до этих серьезных взрослых людей один его маленький детский стыд, упоминание о котором всегда вызывало в нем сильное чувство досады. Но как остановить болтливого старика, мальчик не знал, и ему оставалось одно: помрачнев, он неподвижно сидел на месте, весь уйдя в себя, как будто разговор вовсе не касался его.

- Когда совершили то, что положено, мальчишка заплакал от боли и сказал: «О Аллах, лучше бы я родился девочкой, тогда не мучился бы, не делали бы мне это...» На что мать ему ответила: «Глупый мой жеребеночек, будь ты девочкой, тебе бы пришлось рожать, а это побольнее будет». - «Ойбай, у них тоже есть, оказывается, такое мучение!» - закричал он и тут же перестал плакать.

Присутствующие сдержанно посмеялись, скорее, из вежливости и желания угодить отцовскому чувству. Но Кунанбай даже бровью косматой не повел, ни словом не отозвался на разговор, будто ничего и не слышал. По его напряженному серому лицу и по лицу Байсала, который не смеялся и тоже был угрюм, Абай понял, что сейчас начнутся серьезные разговоры, и тогда закончатся его постыдные муки. Мальчик был доволен.

А то что же получается? Его как взрослого пригласили на совет, однако взяли да и выставили на посмешище...

В это время в юрту вбежал Оспан, младший братишка, тот, о котором весь вечер спрашивал вернувшийся домой Абай.

Малыш не забыл отдать общий салем. Но, не взглянув ни на отца, ни на гостей, Оспан бросился к брату, обнял и крепко прильнул к нему. Ибо любил он Абая больше всех на свете, любил как старшего брата, как друга - хотя разница в возрасте была у них лет пять-шесть. Сейчас, в первые мгновения встречи, Абай был для него обожаемый старший брат, по ком мальчонка сильно соскучился. Абай, порывисто раскрывший объятия навстречу Оспану, крепко расцеловал братишку.

Взрослые при виде их бурной встречи поняли, что братья после разлуки увиделись впервые, и, растроганные, простили детям их вольное поведение. Однако баловник Оспан в следующую же минуту испортил все впечатление и показал перед важными гостями,