Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли

Они беседовали, сидя рядом, лицо Элизабет сияло небесной благосклонностью, и Невилл, согретый благодарностью за такую поддержку, взял ее руку и прижал к губам. Тут дверь открылась, и медленно вошел Фолкнер. Он не слышал, как приехал незнакомец, но, увидев рядом с Элизабет гостя, сразу понял, кто это. Словно ледяная стрела вошла в его сердце; колени подкосились, на лбу проступила холодная роса, и на миг он оперся о дверной косяк, так как ноги перестали его держать. Элизабет заметила, как он вошел, покраснела, сама не зная почему, и, испугавшись призрачной бледности его лица, вскочила и воскликнула:

— Отец! Тебе дурно?

Фолкнер еще минуту боролся со слабостью; затем к нему вернулось самообладание. Смятение на его лице сменилось холодным и суровым выражением, которое в сочетании с мраморной бледностью делало его похожим скорее на статую, чем на смертного. Благородная решимость хладнокровно сносить все удары рока придала его чертам подобие спокойствия. С этого момента к нему вернулись физические и моральные силы, и он почувствовал готовность встретиться с судьбой. Энергия его души больше не ослабевала; каждое мгновение и каждое слово лишь усиливали его отвагу и укрепляли стойкость; он приготовился не дрогнув броситься в пропасть, которой так долго страшился и избегал.

Сильнее всего его поразило сходство Невилла с матерью. Вторым потрясением стал голос юноши, имевший те же интонации, что у нее. Даже имя — Невилл — ранило его чувства, но страдания не отразились на его лице.

— Мистер Невилл приехал попрощаться, — сказала Элизабет. — Завтра он отплывает в Америку.

— В Америку! Зачем? — спросил Фолкнер.

— Я тебе писала, — отвечала Элизабет, — и объясняла цель его путешествия. Ты знаешь…

— Я знаю все, — ответил Фолкнер, — но эта поездка в Америку — лишнее.

Невилл удивленно повторил последнее слово, а Элизабет воскликнула:

— Ты так считаешь? Но у тебя должны быть веские причины так думать! Расскажи о них мистеру Невиллу. Уверена, твое мнение будет полезно. Я часто жалела, что тебя не было с нами, и так рада, что он увиделся с тобой перед отъездом, — если теперь он, конечно, захочет ехать. Ты говоришь, эта поездка — лишнее, так скажи почему, дай совет! Ты не можешь посоветовать плохого. Не сомневаюсь, мистер Невилл поступит как лучше и выберет путь, который приблизит его к успеху.

Невилл с благодарностью смотрел на Элизабет, когда та горячо его защищала; взгляд Фолкнера, по-прежнему стоявшего в дверном проеме, был неотрывно прикован к сыну жертвы. Он был мертвенно-бледен, но иначе никак не выказывал своих чувств и почти не слышал, что говорила дочь, пока его внимание не привлекли ее последние слова. Он улыбнулся — хотя улыбка скорее смахивала на презрительную усмешку — и отвечал:

— О да, я могу дать мистеру Невиллу совет, и тогда он достигнет своей цели и никуда не поедет.

— С удовольствием вас выслушаю, — удивленно проговорил Невилл. — Я приму все, что не противоречит моей цели.

— Мой совет не противоречит, — прервал его Фолкнер.

— Тогда, — нетерпеливо воскликнул Невилл, — вы поймете, что я и так уже тут слишком задержался, и пожелаете, чтобы я скорее взошел на борт — да что там, уже плыл и прибыл в Америку! Вы пожелаете, чтобы человек, которого я ищу, ждал меня на берегу, когда мой корабль пристанет!

— Тот человек гораздо ближе, — спокойно ответил Фолкнер. — Он перед вами. Я — этот человек!

Невилл оторопел.

— Вы? О чем вы? Разве вы — Осборн?

— Я — Руперт Фолкнер, я погубил вашу мать.

Невилл взглянул на Элизабет; их взгляды встретились, и они подумали об одном и том же: что Фолкнер сошел с ума и потому так говорит. В его глазах полыхал огонь, щеки налились внезапным румянцем, а затем резко побледнели, голос звучал так глухо и безжизненно, что у них имелись все основания это предполагать.

Элизабет с болезненной тревогой смотрела на отца.

— Я не задержусь здесь больше ни на минуту, — продолжил Фолкнер, — и не стану досаждать вам видом такого проклятого мерзавца, как я! Сегодня же вечером вы узнаете всё. Узнаете достаточно, чтобы отменить задуманную поездку, и я буду готов ответить на любое требование, предоставить любое искупление, понести любую кару, какую вы сочтете должной.

С этими словами он вышел, и дверь за ним закрылась; в комнате воцарилась тишина, как после исчезновения страшного призрака, и Невилл с Элизабет переглянулись, словно пытаясь убедиться, что им обоим это не привиделось.

— О чем он говорил? Что мне думать, скажи? — воскликнул Невилл, которому стало трудно дышать.

— Я расскажу тебе обо всем через несколько часов, — ответила Элизабет. — Я должна пойти к нему; боюсь, он очень болен. Он повредился рассудком. Когда твоя мать умерла, Джерард, мы с моим отцом путешествовали по России или Польше. Я помню даты; уверена, так оно и было. Это слишком ужасно. Прощай. Ты сказал, что уедешь завтра, но сегодня вечером я тебе напишу.

— Непременно напиши, — ответил Невилл. — Очень уж связно он говорил, с достоинством и сдержанностью — это побуждает верить ему. Но как такое понять?

— То есть тебе кажется, — воскликнула Элизабет, — что этот несчастный бред может быть правдой? Что мой отец, который мухи не обидит, самый благородный и кроткий из людей, в чьем сострадании и бескорыстии я с детства могла убедиться, — убийца? Дорогой мой Джерард, они с твоей матерью не были даже знакомы!

— Неужели? — возразил Невилл. — Но он сказал одно слово — ты не обратила внимания? Он назвался Рупертом. Однако не стану тебя расстраивать. Напиши, а лучше я сам зайду вечером, так как не знаю, где буду днем и чем буду занят, готовясь к путешествию. Я зайду к вам в девять часов. Если ты не сможешь выйти ко мне, пришли записку к воротам и в ней все опиши; тогда я пойму, уезжать ли мне или отложить путешествие. Даже если это странное признание было плодом его безумия, разве могу я оставить тебя в таком состоянии? А если он говорит правду — если он тот мужчина, которого я видел, тот, кто отнял у меня мать, но старость и болезнь до неузнаваемости его изменили, — если он действительно тот человек, передо мной встанет новый и ужасный выбор.

— Но как это возможно? — возмущенно воскликнула Элизабет. — Неужели прекрасная репутация и само существование человека может быть уничтожено безумными словами, которые он пробормотал в бреду? Ты из-за этого обвиняешь моего дорогого отца