Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

Знал бы немецкий ас, что своей бомбой в ту июльскую ночь он обозначил место будущего проведения торжественного приема, устроенного вождем русского народа в честь своих полководцев — спасителей Отечества, одержавших полную и сокрушительную победу над гитлеровской Германией, взявших ее столицу Берлин и заставивших ненавистного врага капитулировать.

Вот они, овеянные порохом своих побед и пока еще чужие для мирной жизни, входят под своды белоснежного величественного зала, в парадных мундирах, сверкая погонами и наградами, взволнованные, будто идут не на пир, а на очередную битву. Многочисленные пышные люстры озаряют огромное пространство, превращая белые стены в белоснежные. Героев встречают длинные столы, накрытые белоснежными скатертями, и они, как самобранки, быстро накрываются все новыми и новыми блюдами и бутылками, всем тем, что должно приходить не заранее, а прямо к появлению гостей, охлажденным.

Оркестр играет «Вальс цветов» из балета Чайковского. А спасители России все идут и идут, их много, но самое грандиозное помещение Большого Кремлевского дворца призвано вместить всех, кто, не жалея сил и жизни, ковал великую Победу. Впереди идут и занимают свои места за столом маршалы и адмиралы. Их имена прославлены и известны всему народу великой страны. За ними следом — тоже прославленные, но менее известные, и среди них...

Кто этот опрятный и ладный генерал-лейтенант в безукоризненно отутюженном мундире? Ему еще нет пятидесяти, но голова покрыта сединой, как горная вершина снегом, на груди два ордена Ленина, два Красного Знамени, орден Кутузова первой степени, медали «За оборону Москвы» и «ХХ лет РККА». Он с достоинством, но не выпячиваясь, скромно, но не застенчиво двигается в череде выдающихся полководцев, равный среди равных, зная, что он такой же творец Победы, как и они, внес в дело разгрома врага столько, что невозможно переоценить.

Но в народе о нем не знают, его портреты не мелькают на страницах центральных газет, и если кого-нибудь из прислуги, мельтешащей в огромном зале, спросить, кто это, то едва ли назовут, хотя весь нынешний банкет устроен именно его управлением. Жукова назовут сразу, Будённого — безусловно, Рокоссовского, Малиновского и других, а его — нет.

Такова судьба многих, без кого Родине было бы невыносимо трудно, кто нес стране самое необходимое, кто себя не жалел, отдавая все силы, и всегда оставался незримым.

Он успел занять свое место за праздничным столом рядом с другим таким же высокозначимым деятелем тыла, снабдившим фронт оружием, боеприпасами, боевыми механизмами, обеспечившим бесперебойную работу транспорта, дослужившимся до звания генерала армии, и у него тоже два ордена Ленина, Красного Знамени не два, а три, медалей ненамного больше и два ордена Суворова первой степени.

Два великих поставщика Победы, начальник тыла и главный интендант РККА, сели на небольшом отдалении от стола президиума, но тотчас встали, чтобы бурными аплодисментами приветствовать руководителей партии и правительства.

Мельком глянув на часы, любящий все фиксировать Павел Иванович отметил: ровно двадцать ноль-ноль. Отменная пунктуальность. А под гулкими белыми сводами Георгиевского зала, словно взмывшие в небо галдящие чайки, гремели рукоплескания. Впереди всех шел Верховный главнокомандующий и он же председатель Совета народных комиссаров; по правую руку от него — верный соратник, один из пяти первых маршалов Ворошилов, по левую — народный комиссар иностранных дел Молотов, за ними — председатель Верховного Совета РСФСР Жданов, первый заместитель председателя Совнаркома Каганович, другой заместитель и нарком внешней торговли Микоян, нарком земледелия Андреев и — почему-то тоже среди избранных — первый секретарь Киевского обкома Хрущёв, человек, умеющий вовремя подсуетиться, пролезть в компанию лучших, оказаться в кадре снимаемого кинофильма... Далее шли председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Шверник, нарком внутренних дел Берия, председатель Особого комитета по демонтажу немецкой промышленности Маленков, замнаркома обороны Булганин и председатель Госплана Вознесенский.

Стараясь не рассуждать, кто из них достоин места среди главных людей страны, а кто нет, генерал-лейтенант Драчёв смотрел, как они благосклонно принимают гремящие в их честь рукоплескания и занимают почетные места за столом президиума.

Когда чайки рукоплесканий перестали галдеть, первым взял слово Молотов:

— Товарищи, мне выпала честь выступать на сегодняшнем торжественном мероприятии в качестве распорядителя застолья...

— Тамадой, — поправил его Сталин.

Вячеслав Михайлович захихикал, тотчас напомнило о себе его заикание:

— Да, тэ-тэ-тамадой... — Он вновь приосанился и продолжил: — Пэ-предлагаю пэ-пройти в пэ-президиум видным советским военачальникам Великой Отечественной войны: Маршалам Советского Союза Жукову, Коневу, Будённому, Тимошенко, Рокоссовскому, Малиновскому, Толбухину, Говорову, адмиралу флота Кузнецову, главному маршалу артиллерии Воронову, главному маршалу авиации Новикову.

А Фалалеев? Павел Иванович оглянулся по сторонам и увидел маршала авиации Фалалеева, сидящего неподалеку напротив него. Архангел Федор улыбнулся и подмигнул приятелю, поднял бокал, указал на него и кивком головы спросил: что, по-прежнему ни-ни? Драчёв в ответ тоже улыбнулся и покачал головой: ни-ни. И почему всех так остро всегда интересует, не развязал ли трезвенник?

Да, затянулась война на долгих четыре года. После победы под Москвой ждали скорого решительного наступления, потом после Сталинграда, после Курска... А когда вышли к Прибалтике и Восточной Пруссии, к границам Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии, молили Бога и судьбу, только бы в верхах не приняли решение остановиться и заключить мир, только бы дали дойти до Берлина, чтобы там святой Георгий убил страшного змея, питающегося человечиной.

И вот в Георгиевском зале разгоралось торжество победителей!

Глядя на Молотова, Драчёв думал, что лучше бы сам Сталин вел застолье или бы поручил Левитану произносить заученные речи своим красивым голосом. Недавно Павел Иванович познакомился с тем, кто озвучивал нам эту великую войну, и Юрий Борисович со смехом рассказал, что, после того как он объявил о взятии Берлина, а акт о капитуляции еще не был подписан, на радио стали поступать гневные телефонные звонки и письма: «Почему вы мучаете советских людей и не объявляете о победе?», «Хватит издеваться, объявите наконец: “По-бе-да!”».

Да, уж Левитан бы эффектнее вел этот торжественный прием, а то Молотов заикается, говорит без должного пафоса, который в данном случае был бы вполне уместен.

— Пэ-позвольте мне посвятить первый тост кэ-красноармейцам, кэ-краснофлотцам, офицерам, генералам, адмиралам, Маршалам Советского Союза и прежде всего — Иосифу Виссарионовичу Сталину, который руководил и руководит всей борьбой и привел к великой победе, невиданной в истории.

Как-то это бледно, невыспренне, тогда как сейчас именно и должна звучать выспренность, не