Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень
Ждали-ждали эту победу, а теперь все как-то обыденно. Или главному интенданту только кажется? Ну, нет. Зал-то какой! Дух захватывает, как посмотришь на его величественные своды. А военачальники наши — орлы, обмундирование на них великолепное, на погонах звезды, ордена и медали сверкают.
А кто разрабатывал это обмундирование, эти погоны, эти ордена и медали? Нет, никто не говорит, что Драчёв лично, но ведь в его ведомстве, в его ГИУ, которым он руководил почти с начала войны, с самого трудного времени, когда гадали, возьмет враг Москву или не возьмет.
Все пьют стоя за первый тост, кто шампанское, кто вино, но в основном — дагестанский коньяк и московскую водку. Еще зубровку. Американским бурбоном даже и не пахнет.
Павел Иванович не хочет раньше времени стать князем Игорем или Индийским гостем, и потому у него в бокале под видом шампанского белый шипучий квас из графина, его он нарочно распорядился приготовить к этому приему, чтобы многие такие же, как он, благоразумные люди могли предотвратить собственное оперное пение или что похуже. Конечно, обеспечением ужина победителей распоряжалось Главное интендантское управление Красной армии, кто же еще.
И все-таки почему Сталин сам не взял бразды правления великим застольем, зачем доверил невыразительному наркому иностранных дел? Да он вообще в последнее время как-то даже стесняется, что он Сталин, пытается в шутку делать вид, будто Сталин не он, а кто-то другой, которого показывают в кино, изображают на плакатах, а, мол, его можно попробовать даже обвинить в чем-то, как тогда он предложил жаловаться на него в ЦК.
И теперь, глядя на Сталина, сидящего за столом президиума в сером кителе с маршальскими звездами на погонах и с единственной наградой на груди — звездой Героя Социалистического Труда, Драчёв с усмешкой вспомнил тот разговор двух архангелов, думая теперь, все-таки Опискин или не Опискин. Иной раз Верховный вел себя точь-в-точь как главный персонаж «Села Степанчикова».
Но как бы то ни было, а после того кремлевского разговора начальника тыла и главного интенданта с председателем Совнаркома и Госкомитета по обороне на московском 156-м заводе возобновили работы по опытному самолетостроению, а главным конструктором завода был назначен не кто иной, как архангел Андрей, и с июля началось производство пикирующего бомбардировщика Ту-2С, где «С» означало «серийный». И чудо-машине, доведенной до совершенства, предстояло стать самолетом Победы, бомбить отступающих врагов в Белоруссии, Западной Украине, Прибалтике, Польше, Венгрии, наносить прицельно и точно удары по Берлину.
Второй бокал Молотов поднял за великую партию Ленина–Сталина и за ее штаб — Центральный комитет, в который на Сталина так и не поступило ни одной жалобы. И уж не знали, что делать — поднимать бокалы или аплодировать. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то налил себе полную чарку и поднял, произошла сумятица, покуда тот, за кого, по сути, снова произнесли тост, не разрешил проблему:
— Не надо хлопать, давайте просто выпьем, товарищи.
— Огонь! — первым нашелся и выкрикнул Фалалеев, и все поддержали, крикнули «ура!» и осушили свои бокалы.
А сын великого авиаконструктора в новогоднюю ночь влюбился в дочь великого интенданта, летом сорок третьего ухаживал за ней в Архангельском и потом продолжал ухаживать, и можно только мечтать, чтобы они сошлись в браке! Но студентка МАРХИ ну никак не отвечала взаимностью: «Это не тот человек, который мне должен встретиться и стать главным конструктором моей жизни!» — вот и всё, ни в какую! Бедный Алёша. Ну, стало быть, и ему суждено встретить другую архитекторшу его жизни. Не пропадет, парень-то золото.
— Вы готовы произнести слово? — спросил Павла Ивановича Андрей Васильевич, и Драчёв растерялся:
— А что, разве...
— Мало ли, всякое может быть, — пожал плечами Хрулёв.
А тем временем назначенный хозяином застолья тамада уже говорил дальше, и почему-то о поляках:
— ...гостей из Пэ-польши, только что обретшей независимость. Четыре дня назад, товарищи, в Москву прибыл эшелон с углем — пэ-подарок от пэ-польских горняков. Его доставила делегация из двадцати человек, возглавляемая пэ-председателем пэ-профсоюза польских горняков товарищем Щесняком. Я предлагаю выпить за демократическую, дружественную Советскому Союзу Пэ-польшу и хочу высказать пожелание, чтобы советско-польская дружба стала пэ-примером для других славянских народов.
По залу пробежало недоумение, вполне понятное и разделяемое Павлом Ивановичем. При чем здесь Пэ-польша? Разве польские горняки разгромили Гитлера? Конечно, Войско польское участвовало в штурме Берлина, никто не спорит, но поляки пять лет работали на Германию, производили то, что убивало наших граждан. Не в такой мере, как чехи, вдруг тоже ставшие нам друзьями, но тоже немало постарались.
— При чем тут поляки? — спросил расположившийся справа от Драчёва начальник ГОУ — Главного организационного управления — генерал-лейтенант Карпоносов, замначальника Генштаба по оргвопросам, трудолюбивый и застенчивый человек, о котором говорили: «Есть в Генштабе Карпоносов. Есть вопросы? Нет вопросов!»
— Наверное, потому, что с них мировая война началась, — ответил Павел Иванович и, поняв по лицу Карпоносова, что у того остались вопросы, добавил: — Я-то почем знаю, Арон Гершович!
Какие-то невзрачные, не имеющие никакого отношения к нынешнему собранию люди, разодетые, как на ярмарку, в национальные польские костюмы, вдруг оказались возле стола президиума и хором запели что-то крикливое, с гонором, какие-то пшиячиочи, ни в склад ни в лад, но громко и нагло, поглядывая по сторонам так, будто Минин с Пожарским их отсюда, из Кремля, и не прогоняли пинком под зад. И главное, долго и нудно.
— Это что, хор поляков из оперы «Иван Сусанин»? — спросил Драчёв у Карпоносова, и тот на сей раз понял шутку, засмеялся.
Ну, спели один куплет, и достаточно, так нет, они дальше и дальше поют свое никому не понятное, кроме Рокоссовского, и не только у Драчёва, но и у всех собравшихся стало закипать негодование. Неужто мы поляков не знаем? Никогда они не станут нам братьями, их жжет извечная и необъяснимая ненависть ко всему русскому, даже сейчас явились сюда не как народ, освобожденный нами от немецкого рабства, а как шляхтичи — ставить своего круля на Москве.
Какую-то странную политику заигрывания с поляками, финнами, западными украинцами затеял Иосиф Виссариосиф. Говорят, он
